Жизор и загадка тамплиеров

По здравой логике такими людьми должны быть сановники. Но в этом сюжете они проявляли примечательную сдержанность. Жак де Моле ничего не знал, предпочитая ссылаться на «коварство врага рода человеческого», который «довел тамплиеров, слепо за ним следовавших, до погибели». Жоффруа де Гонневиль отделался ссылкой на историю: мол, во время приема ему объяснили, что таков обычай ордена, введенный «по обету одного дурного магистра ордена, который, попав в плен к султану, получил освобождение, лишь поклявшись, что обяжет братьев выполнять такой обычай». Сразу же вспоминается Жерар де Ридфор, которого назвали «злым гением ордена Храма». Но будь это так, папа не преминул бы освободить великого магистра, а значит, и весь орден от этого обещания, сделанного под угрозой. Все это выглядит совершенно неправдоподобным, и Жоффруа де Гонневиль, похоже, просто направляет следователей по ложному пути. Гуго де Пейро, который, похоже, из четырех сановников знал больше всех, не дал никаких объяснений. Дальше всех зашел Жоффруа де Шарне, которому предстояло разделить судьбу Жака де Моле и взойти на костер: «Брат Амори велел мне не верить в того, чей образ там написан, ибо это лжепророк, а не Бог». Тут особо отметили слово «пророк», чтобы сделать вывод о влиянии ислама, которое совсем не очевидно, тем более что мусульмане признают Иисуса пророком. И Жоффруа де Шарне запросто добавил: «Я вполне понял, что способ, каким принимали меня самого, был безбожным кощунством, противным католической вере». По-видимому, это его не слишком обеспокоило. Но каково признание! Можно утверждать, не слишком рискуя ошибиться, что сановники прекрасно знали, с чем было связано это отречение от Иисуса. Только ничего об этом не сказали.

К большинству тамплиеров это не относится. Конечно, некоторые делали вид, что ничего об этом ритуале не знают, то есть соблюдали закон молчания. Но наивность отдельных свидетельств показательна: «тайну» знали только немногие сановники и немногие загадочные «избранные». Остальные довольствовались подчинением — впрочем, они дали обет повиноваться.

Но многих набожных и благонамеренных братьев этот ритуал все-таки должен был приводить в замешательство. И именно тут возникает нечто, вызывающее изрядное недоумение. Жан де л'Омон, сержант из Парижского диоцеза, только что, дрожа, плюнул в сторону от креста. И прецептор, принимавший его, сказал: «Кретин! Иди теперь исповедуйся!» Другой брат, Пьер де Моди, отказался отречься от Иисуса. Прецептор сказал ему, что таков устав. И добавил: «Так что не бойся, капеллан отпустит тебе грехи!»

На первый взгляд можно удивиться, что капелланов не тревожили откровения подобного рода. Но не забудем: тамплиер мог исповедаться только у священников — членов ордена, он был связан клятвой. Значит, все это происходило некоторым образом за закрытыми дверями. Похоже, все было организовано так, чтобы обычаи, которые могли бы вызвать негодование у ортодоксального клира, не получали известность за пределами общины. Все капелланы, священники ордена, несомненно были полностью в курсе этого ритуала, мало совместимого с католической верой, а возможно, и многих других, неизвестных нам.

Если только речь не шла о пародии на исповедь, что было бы достаточно тяжким грехом с точки зрения ортодоксов. Все это можно связать с другим пунктом обвинения, правду сказать, очень слабо разработанным: в намеренном пропуске слов при произнесении формулы освящения во время мессы. Известно, что под конец в ордене было очень мало священников. Но четыре капеллана говорили об этом деле. Готье де Бюр и Этьен Дижонский, заслушанные папской комиссией, 21 декабря 1310 года показали, что их действительно просили при чтении мессы опускать слова «hoc est corpus meum», но уверяли, что никогда не учитывали эту просьбу. Двое других священников, Бертран де Вилье из Лиможского диоцеза и Жан де Бранль из Тампля в Сосюр-Йонн, дали идентичные показания. Что касается всех допрошенных тамплиеров, они единодушно утверждали, что ничего не знали о подобном пропуске и, по их мнению, священник читал мессу как обычно.

Однако четыре этих случая показательны. После того как от братьев требовали отречься от распятого на кресте, потому что это лжепророк, а не Бог, непонятно, с чего бы священнику тамплиеру по-прежнему произносить ритуальные слова («сие есть Тело Мое»), благодаря которым, согласно догмату о пресуществлении, в облике хлеба телесно воплощается Иисус. Подобное изъятие было бы даже логичным. Но где в этом деле логика?