Жмурик, или Спящий красавец по-корейски

Первая, преподаватели явно завышали мне оценки, порою ставя их за красивые глазки, мягкий характер, милое щебетание и прочую красоту. Во что, честно говоря, не верилось от слова совсем, особенно вчитываясь в характеристики с места учёбы. Как любит пошутить мой милый Эльзёныш, судя по ним, мне светила тюрьма строгого режима, а не медицинская академия. Вторая, это то, что нарушение функции речи после удара по голове, может быть как следствием небольшой гематомы, давящей на определённую часть мозга, как и простой психологией. И в первом и во втором случае лично я ничего сделать не могу…

Только обеспечить комфорт, присмотр и уход по мере своих скромных сил и возможностей. И да, убедиться, что подавать на меня в суд никто не собирается. Ивар Захариевич не смотря на все мои заверения и клятвенные обещания, что бью по голове я исключительно в целях самообороны и воспитания, так и не поверил в то, что травма не моих рук дело. Лишь отческим тоном пожурил за излишнюю эмоциональность и взрывной характер, попрощавшись со мною на этом и благополучно отключившись.

Я же ещё минут пять пялилась на телефон, не зная, обидеться на слова начальства или же всё же простить его, в виду почтенного возраста и прогрессирующего местами склероза. Не виновата ж я, что санитары всегда оказываются не в том месте, не в то время и совсем не в той компании!

Ну или просто мне «везёт» натыкаться на них, в те самые чудесные минуты, когда эта банда юных маргиналов готовит очередную пакость. А уж простить им подобное непотребство в нежно любимой прозекторской я могу исключительно посредствам тяжких, телесных повреждений…

И нет, это не моя вина, что Жорик получил перелом руки, Сёму контузило, а ещё парочку друзей обеспечило неприятными ощущениями всего организма в целом и в частностях. Я-то причём, если один не умеет правильно убегать, второй не научился уклоняться, а остальные пьют и жрут всё, что попадает в поле их видимости?!

Обиженно посопев пару минут, вновь переживая приступ острой мировой несправедливости, я допила залпом чай, принимая для себя тяжкое решение. И покосившись на увлечённого тыкающего в кнопки Жмурика, проворчала:

— Значит так, мой внезапно оживший пациент. Вскрытие показало… — Жмур вздрогнул и поднял на меня испуганный взгляд побитого оленёнка. Я аж подавилась воздухом на пару минут, после чего всё-таки продолжила говорить. — Ну прости, товарищ недо зомби, не умею я фильтровать собственную речь по одной простой причине — жалоб на неё от живых не поступало. Посему терпи Жмур, авось ожить умудришься! Ну так вот, вскрытие показало, что тебе, милый друг, предстоит долгая, счастливая жизнь здорового и полного сил человека… Но когда она наступит — я не имею ни малейшего представления, потому как моё непосредственное начальство сообщило следующую информацию: твой мозг не пострадал, но балакать на родном языке не позволяет. Боится он, понимаешь, Жмур? Боится, что тебе опять прилетит, стоит сболтнуть что-то на привычном русском.

Поставив кружку на стол, я почесала затылок и постучала пальцами по столу, добавив нерешительно:

— Ну или, как вариант, пока все последствия травмы не пройдут. Но сколько это займёт времени я, опять-таки, ни в зуб ногой. Всё, что я знаю, так это то, что терпеть тебе моё общество ещё несколько дней точно. А там, будем думать. Может меня осенит, может твои мозги на место встанут… А может переводчик сдастся и таки выдаст внятную речь, а не ту ахинею, которую он нёс… Но будем верить в лучше, готовясь к худшему…

На меня уставились недоумённым взглядом, одним движением бровей требуя пояснений по последнему заявлению. Я даже подивилась такой уникальной возможности, не говоря ни слова, поведать собеседнику всё, о чём думаешь и что знать хочешь. И хмыкнув, пояснила:

— В твоём случае, худшее, товарищ Жмур, это возвращение в морг. Но уже в качестве конкретного пациента, конкретного стола и к конкретному патологоанатому. И поверь, мой недо труп… Ты не захочешь знать, что за этим последует.

Молчание, повисшее на кухне, можно было пощупать руками. Я угрюмо разглядывала собственные ногти, размышляя о том, что при всей своей нелюбви к живым людям, я не имела ни малейшего желания вновь увидеть Жмура на секционном столе. Я вообще не люблю говорить об этом, но в глубине души, каждый раз, когда снимаю простынь с очередного клиента, подсознательно молюсь о том, что бы это не был кто-то из моих знакомых.

Привыкнуть к Смерти нельзя. С чужой можно просто научится сосуществовать, но с той, что может прийти по души близких, даже мимолётно прошедших через твою жизнь, я, увы, так и не научилась мириться. И почему-то остро не хотела, что бы едва знакомый, в общем-то, мужик, пусть и очень красивый, вновь прошёл через мои руки. Только уже в качестве привычного, мёртвого тела.