Жмурки с маньяком

Двое, уже в наручниках, лежат на земле. Камера скользнула вправо: еще пять человека в нелепых позах. Крупный план. Оскаленное смуглое лицо, посиневшие губы, длинные свалявшиеся волосы. Мирза Батыев. Мертв. Видно пулевое отверстие над правой бровью. Камера, казалось, застряла на нем. Следующий труп, еще один, еще~

Открытый борт грузовика: коробки с логотипом ФКБ. Помещение: офисное оборудование, открытый сейф~

Открылись двери ангара, в клетках — несколько собак и кошек. Зажались по углам. Следующий ангар: орудия убийства. Камера снимает печь, никелированные щипцы-захваты, высоковольтные провода с клеммами, малогабаритный пресс с глазом-микровольтметром и просто металлические прутки. Какое-то оборудование, счетчики, приборы~ На полу скрюченная мужская фигура. Алберт Ли.

Еще один человек, опутанный клейкой лентой, лежит в неудобной позе. Мертв. Лицо знакомое, но что-то в его облике кажется неестественным~ Да, волосы. Это Вениамин Губенко, но абсолютно седой.

Губы Хейфеца приняли сардонический изгиб: вряд ли Вениамина приговорили бы к тюремному заключению. Карл хорошо изучил его за два года. Губенко говорил бы на следствии «только правду и ничего, кроме правды». И его поселили бы вместе с сумасшедшими, когда из его уст прозвучали бы обвинения в адрес мэра города, начальника УВД — «они тоже наркоманы!», — сломленные, завербованные Албертом Ли.

И — снова голос журналиста:

— Пройдет много времени, пока соответствующие инстанции до конца разберутся в этом деле, но я уже сейчас хочу сказать, что музыкант Шапиро — одна из жертв Алберта Ли. И я обращаюсь к сестре Николая Агафонова: Лариса, мне больно говорить об этом, но Николая убили. Я не знаю, что для вас горше — мысли о раненой душе вашего брата или эта ужасная действительность. И то, и другое — боль. Простите меня~

~ — Ну что, Дима? — не выдержал Хейфец. — Скоро ты там?

Вместо Лучникова ответил дверной замок. Он щелкнул «язычком», и дверь открылась.

Оба поспешили скрыться за ней. Они и так слишком долго маячили возле подъезда.

Лучников стал подниматься по ступенькам, Хейфец воспользовался лифтом, доехав до последнего этажа. Он вышел из кабины, прислушался. Тихо: Дмитрий двигался совершенно бесшумно.

Они встретились на 12-м этаже.

— Подожди, отдышусь, — прошептал Лучников.

Через полминуты он взялся за работу. Еще через такой же промежуток времени он вынул из замка отмычку и осмотрел ее.

— Вот тут бородка длинновата. Сейчас укорочу. — Он вынул из кармана напильник и легонько провел им по одному из зубчиков отмычки. Посмотрел. Провел еще дважды — в самый раз.

Дверь открылась тихо, с едва различимым вздохом.

Хейфец достал пистолет. Глушителя не было. Придется стрелять так. Потом — бегом вниз по лестнице. Дмитрий к этому времени должен будет подогнать машину к подъезду. Два часа назад они угнали вишневую «девятку», запаркованную, по всей видимости, на ночь. На переднем сиденье — сумочка-визитка с документами, забытая владельцем машины, безусловно удача. У них был хороший шанс покинуть город именно на этом автомобиле и до утра гнать на восток, в сторону Нижнего Новгорода, где у них была возможность укрыться на неделю-две.

Хейфец махнул рукой: давай, Дима, иди.

Тот стал быстро спускаться.

Хейфец вошел в квартиру и прикрыл за собой дверь, оставляя узкую щель. Прислушался. Они оба должны быть в спальне. Но осторожность никогда не помешает. Он присел и стал медленно подвигаться в центре комнаты, к дивану~

Вот тут он убил брата Павла Мельника Илью. Хотя ему вовсе не хотелось убивать. «Смотри сам», — передал ему наставления босса Наркис. Хейфец посмотрел на это так: убить. Случись что серьезное, обвинили бы его, Карла. Но то, что сделал Мирза, для Хейфеца было по-настоящему жестоко. Он видел, как таджик пытался провернуть нож в голове жертвы. И Карлу хотелось прикончить на месте и таджика.

Сейчас диван пустовал. Хейфец устремил взгляд на закрытую дверь спальни. Ему показалось, или он действительно услышал тихие голоса за дверью?

Павел лежал в кровати и курил. Пепел с сигареты упал на грудь. Рядом, упершись рукой в щеку, лежала Ирина. Она вытянула губы, сдувая пепел с груди Павла.

— Не верится, что мы снова вместе. На Карибах. — Она любовно погладила рукой простыню. — Ты не помнишь, в котором часу мы прилетели сюда?

— Нет. Я потерял сознание от какого-то толчка.

— Да? А я таких толчков помню два.

— Значит, мы летели с пересадкой.

— Да, да, да. Пересадку я помню~ Знаешь, Паша, ты зря начал курить. Завтра же я отведу тебя к Белле Азаровой. Она так взглянет на тебя и скажет: «У тебя, парень, что-то там на периферии правого легкого».

— А еще Белла скажет: «Вот видишь, Павел, насколько я была права, когда говорила, что твой главный пик еще не покорен».

— Интересно, что ты ответишь ей?

— Наверное, словами из песни[2]: «~Я уже раскланялся, а меня вновь вызывают на бис~»

— "Мы чемпионы, друзья, — тихо подхватила Ирина. — И мы будем бороться до конца".

— Бедный Илья~ — дрожащими пальцами Павел взял со столика еще одну сигарету. — Я живу сейчас вместо него.