Жнец

покинули ее, хотя тепло его пальцев оставалось, отпечатавшись на ее горле в памяти плоти. Она сосредоточилась на этом отпечатке, сосредоточилась на том тепле, которое удерживало ее.

Сделав большие глотки воды в внезапно

пересохшее горло, Морана, допив стакан, наконец сделала глубокий вдох и сосредоточилась.

— Спасибо, — прошептала она Данте, возвращая ему стакан и вытирая ладони о шорты.

Он кивнул ей, его глаза слегка обеспокоены.

— Теперь ты в порядке?

Морана кивнула в ответ, тронутая его беспокойством.

— Я сейчас. Что ... что случилось? — спросила она, переводя взгляд с одного мужчины на другого.

Тристан Кейн — без слов, как это было в его

нынешнем стиле, прошел вокруг острова на кухню, одетый в темные брюки-карго, облегавшие его прекрасную задницу, и простую темно-синюю футболку, которая прилегала к его торсу, подчеркивая его большие плечи и бицепсы. Он был одет небрежно, не так, будто он собирался куда-то в ближайшее время выходить.

И если она могла все это заметить, она

определенно чувствовала себя больше похожей на себя. Она видела, как он ходил по кухне, открывал

холодильник и вытаскивал какую-то небольшую

плитку.

— У тебя случилась паническая атака, — ровный голос Данте заставил ее повернуться на сиденье, и ее охватило удивление.

— У меня не бывает панических атак! —

возразила она, идея совершенно ей чужда.

Данте небрежно пожал плечами.

— Всегда всё бывает в первый раз. Твой разум многое пережил за последние несколько дней. Это было только вопросом времени.

Морана что-то пробормотала, моргая, вспомнив черноту, тяжесть на груди, невозможность вдохнуть, и поняла, что на самом деле у нее была паническая атака, причем серьезная. И то, что Тристан Кейн, на самом деле, спас ее от ее собственной головы.

Что-то скользнуло к ней по столешнице, отвлекая ее. Морана ошеломленно посмотрела на плитку шоколада, ее глаза устремились на мужчину, протягивающего ее к ней.

Он давал ей шоколад. Будто ничего не было. Просто поднес ей плитку шоколада, прежде чем уйти.

Она вспомнила, как читала в каком-то журнале о мужчинах, дающих женщинам шоколадные конфеты. Мужчины, которые хотели переспать с указанными женщинами. Он делал это наоборот.

Внезапное желание рассмеяться одолело ее, смешок вырвался из нее, прежде чем она смогла его остановить. Она смотрела на этот кусок шоколада, на звук ее смеха, незнакомый даже для нее, звенящий в большом пространстве, от которого болят щеки, болит живот, причиняет ей боль.

Смех не должен причинять боль. Но это случилось. Она не могла вспомнить, когда в последний раз смеялась. Она даже не могла вспомнить, как тогда звучала. Однако она помнила, как в детстве была одна и боялась, вспомнила дни, когда у нее болела грудь. Тогда ей никто не давал шоколадных конфет. Никто ее не задерживал. Никто ничего для нее не сделал.

И все же теперь у нее случился приступ

паники, и этот мужчина, из всех людей, дал ей

шоколад. Чтобы утешить ее. По-своему.

Слезы текли по ее лицу, смешиваясь со

смехом, когда Морана осознала, что теряет их. Она действительно теряла это. Она ломалась. И это было чертовски великолепно.

На мгновение она была полностью приостановлена во времени, она парила где-то между агонией и радостью, где-то между ощущением и онемением, где-то между чрезмерной заботой и отказом от секса, и это было абсолютное прекрасное совершенство. На тот момент. Она чувствовала себя свободной, не

отягощенной демонами, обязанностями или историями.

Один момент. И вот этот момент закончился. С большой рукой на ее подбородке и бесстрашными голубыми глазами, держащими ее глаза, снова этот момент превзошел, преобразился.

— Ты ничего не должна этим людям.

Низкий. Грубый. Песчаный. Дергающий что-то внутри нее.

— И я, черт возьми, тоже. Не позволяй им контролировать тебя.

Морана сглотнула. Сбоку на его толстой шее

появилась вена.

— Ты хочешь полететь в Тенебру? — мягко спросил он обманчиво тихим голосом виски.

Со мной, — осталось недосказанным, но не неслышным.

Морана глубоко вздохнула, ее разум был чист

от всего, кроме ее собственных желаний. Она кивнула.

— Тогда вот и все.

Он отпустил ее лицо, откинувшись назад, и

посмотрел на Данте. Морана судорожно вздохнула и тоже взглянула на другого мужчину, который стоял в стороне и смотрел на нее с легкой улыбкой на лице.

Морана в замешательстве моргнула от улыбки, не понимая. Данте наклонил голову, доставая телефон из кармана пиджака.

— Тогда это все. Позволь мне сделать несколько звонков.

Не говоря больше ни слова, он пошел в гостиную, оставив ее наедине с мужчиной, который снова замолчал и работал на кухне, готовя завтрак.

Морана смотрела, как он одной рукой в тарелке разбивает яйца, а другой разжигает сковороду, каждое движение гладкое, каждый мускул выступающий, каждая линия его тела очерчивается на солнце.

Она смотрела, как он работает в своем

пространстве, и смотрела на ту необычную плитку шоколада, которая значила для нее гораздо больше, чем он мог когда-либо постичь.

Она почувствовала, как что-то незнакомое