Бесшумными шагами отступив к комнате для гостей, она открыла дверь и проскользнула внутрь, зная, что в квартире царит безмолвная тишина, единственный шум, исходящий от потока, бьющегося о стеклянные окна.
Выпустив дыхание, которое она задержала с тех пор, как поднялась в лифт, Морана быстро поставила свой телефон на зарядку, направилась в ванную и принялась включать теплую воду в ванне. Усевшись на выступ возле ванны, она снова принялась промывать рану, шипя, когда от жжения слезились ее и без того чувствительные глаза, и закрыла рану пластырем-бабочкой. Затем, сняв одежду, она бросила ее в угол, зная, что больше никогда не наденет ее. Проверив воду она закрыла дверь, окунула палец в большую ванну и, наконец,
растворилась. Это было похоже на объятие всего тела из самой теплой воды, в которую она когда-либо окуналась. Лучшее объятие.
Застонав от того, как вода ласкала ее больное тело. Поцеловав свои маленькие порезы, она окунула голову один раз, прежде чем откинуть ее назад о плитку позади себя, держа руки на выступе рядом с собой, ее глаза закрыты. Она не позволяла себе думать ни о чем, ни о своей машине, ни о ее хладнокровных убийствах, ни о своем отце, ни о его попытке убить ее, ни о человеке, который пришел за ней, ни о выборе, который они оба сделали. И уж точно не о поцелуе, который все еще обжигал ее тяжелые губы.
Она не позволила себе снова пережить это, ни дождь, ни пистолет, ни мужчину. Она не позволила себе вспомнить об этом, ни мягких ласках, ни жестком голоде, ни молчаливом выборе. Она просто лежала, позволяя воде быть ее нежным любовником, который успокаивал ее раны, очищал ее и полностью расслаблял в своих руках. Мысли могут и подождать до завтра.
Она проигнорировала веревку, удерживающую ее вместе, проигнорировала боль, туго натягивающую каждую мысль, проигнорировала все это. Она просто лежала.
Спустя долгие-долгие минуты, когда вода остыла и ее кожа начала обрезаться, когда она почти убаюкивала простоту хорошей ванны после тяжелого дня, она каким-то образом вылезла из ванны, выдергивая пробку, ее глаза жгло, ее настигла усталость и недосыпание последних нескольких дней. Все, чего она хотела, — это лечь в эту удобную кровать, накинуть на голову тонкие одеяла и спать спокойно следующие десять лет. Минимум.
Вздохнув, она выключила свет в ванной и вышла во все еще темную спальню, без шва одежды, не заботясь, потому что она была измотана, и не волновалась, потому что была почти уверена, что он не войдет в ее спальню сегодня вечером, после всего того избегания, которое он делал после кладбища.
Не раздумывая, она забралась в кровать, прижимаясь к множеству подушек, и из-за мягкого комфорта она вырвалась из стона. Жужжание телефона заставило ее приоткрыть один глаз. Он засветился.
Взяв его с прикроватной тумбочки и сняв
зарядное устройство, она разблокировала экран, чтобы увидеть предупреждения о 4 пропущенных вызовах и 3 текстовых сообщениях от Тристана.
Моргая, сон угасал в ее глазах, она сглотнула,
щелкнув тексты и увидев свое последнее сообщение к нему.
Морана Виталио: Так и должно быть. В конце концов, я только что взорвала машину и хладнокровно убила двух мужчин.
Тристан Кейн: Где Ты?
(Получено в 16.44)
Тристан Кейн: Это не смешно, мисс Виталио. Где ты?
Тристан Кейн: Богом клянусь ... ГДЕ ТЫ
БЛЯТЬ?
Потом ничего. Нервы сжались у нее в горле, живот отяжелел от того самого волнения эмоций, которого она пыталась избежать.
Морана закрыла глаза и положила телефон
обратно на подставку, повернувшись на бок. Было почти 23:30. Это означало, что она увидела его на кладбище примерно в девять. Чем он занимался после того последнего сообщения?
Нет. Сознательно встряхнувшись, она глубоко вдохнула, легкий цитрусовый аромат кондиционера для ткани наполнил ее ноздри, и велела себе просто лечь спать. Утром было много времени подумать, обдумать и спланировать. На данный момент, несмотря на день, она жила и устала, и ее мозг мог мог подождать несколько часов.
Кивнув самой себе, она снова почти закрыла глаза, когда голоса извне ворвались в ее сознание. Разочарованная, она прикрыла уши подушкой. А потом положила его. Мужчины разговаривали.
Поджав нижнюю губу зубами, она задалась
вопросом, о чем они говорили, когда тишина в пентхаусе помогла ей, их голоса, хотя и негромкие, все же доносились до нее достаточно хорошо, чтобы она могла их слышать.
— Отец звонил, когда тебя не было, — сказал
Данте.
Итак, никаких вопросов об эмоциональном
здоровье ни того, ни другого. Мужчины. Звук кристаллов, звенящих о пластик, сказал ей, что кто-то из них убирает беспорядок на полу.
— Дома все напряжённо, Тристан, — сказал Данте спокойным, собранным тоном, который она привыкла ассоциировать с ним. — Становится хуже. Нам нужно вернуться.
Тристан Кейн долго молчал. Затем его голос прокатился по ее обнаженной коже.
— Да.
Морана на секунду потакала своему грубому