Жнец

– Ты обвиняешь меня в предательстве? Боже, порой я тебя не узнаю, – еле слышно произнесла Амара. В ее голосе закипала ярость, а тон был совершенно не таким, каким она говорила об этом же мужчине всего час назад. – Да, я рассказала невинной женщине, которая непричастна к случившемуся с ним, о том, почему ее жизнь оказалась поставлена на карту. Я рассказала правду о нем женщине, которая делает его таким живым, каким я не видела его никогда прежде. Если в результате моего предательства он обретет шанс на лучшую жизнь, тогда я еще сотню раз предам вас обоих! Она имеет право знать, а он заслуживает шанс!

– Только не начинай опять, – выпалил Данте. – Все чертовски просто. Мы доверяли тебе, а ты предала наше доверие. Это была его история, и он бы сам открылся ей, если бы хотел. Он этого не сделал.

– Потому что боится, что это все изменит! – вскричала Амара, напрягая нежный голос. – А все и нужно изменить, неужели ты этого не понимаешь?

– Только не так.

На миг наступила тишина, а потом Амара тихо спросила:

– Ты злишься, потому что я предала его или потому что предала тебя?

Умница!

Морана молча поддерживала единственную женщину, которая стала ей подругой и сумела умерить пыл орущего мужчины своим нежным, исковерканным голосом. Ее наполнило нечто похожее на гордость.

Прежде чем в квартире прозвучало еще хоть слово, стоявший рядом с Мораной мускулистый мужчина, который с каждым произнесенным словом напрягался все больше, вышел из лифта и устремился прямиком в обеденную зону, откуда доносились голоса. Морана поспешила за ним, отставая на несколько шагов и кусая губы в попытке держать мысли при себе.

Она остановилась на пороге гостиной и увидела Данте и Амару, которые застыли на месте в считаных сантиметрах друг от друга, но оба уставились на Тристана Кейна округлившимися глазами. Данте на миг бросил взгляд на Морану, оглядывая ее с головы до ног, и его внимательный взор на долгое мгновение задержался на ее губах, отчего она вдруг осознала, как сильно они припухли. Морана неотрывно смотрела в его темные глаза на встревоженном красивом лице. Покачав головой, он стремительно отошел к окну и приковал сердитый взгляд к открывающемуся за ним виду.

Какое-то время Амара вовсе не смотрела на Морану – она глядела на мужчину, что стоял рядом с ней. Выпрямила спину, подняла подбородок, однако на ее лице не отражалось ни капли раскаяния. Морана почувствовала, как ее уважение к этой женщине на порядок выросло, поскольку попасть под влияние взгляда Тристана Кейна, способного прожигать дыры, было чертовски страшно.

Покосившись на него, Морана увидела, что он смотрит на Амару, плотно стиснув челюсти.

Никто не проронил ни слова.

Казалось, напряжение между этими двумя нарастало до такой степени, что Морана на миг задумалась, а не вмешаться ли. Но потом уловила, как дрогнули его губы.

– Поезжай домой, Амара.

Его голос – этот голос виски и греха – прозвучал впервые за несколько часов, когда он тихо обратился к ней с требованием и вместе с тем просьбой.

Амара кивнула безо всяких возражений и объяснений, взяла сумку со стола и прошла мимо них к лифту. Остановилась возле панели управления и, обернувшись, посмотрела на глядящего в окно Данте сердитыми темно-зелеными глазами.

– Хватит быть трусом, Данте, – негромко выпалила она в его сторону. – Уже давно пора, мать твою.

Ничего себе.

С этими словами она вошла в лифт, и двери за ней закрылись.

Что ж.

Но, похоже, этим все не закончилось. Изумленно вскинув брови, Морана наблюдала, как Данте сжал руки в кулаки, схватил вазу с ближайшего шкафчика и швырнул ее на пол, разбив на сверкающие осколки. Вздрогнув от внезапного громкого шума, с которым прекрасный хрусталь разлетелся вдребезги, усеяв весь пол, Морана сделала резкий вдох.

Она слишком устала, была слишком измотана, чтобы становиться свидетельницей новых, более сильных эмоциональных потрясений, во всяком случае до утра. В каком-то смысле Морана даже была благодарна Тристану Кейну за то, что тот хранил молчание и не становился яростным вихрем, в который порой превращался. Сейчас ей нужно успокоиться, чтобы не стать похожей на эту вазу на полу, рассыпавшуюся от силы, которую не смогла выдержать.

А потому, зная, что лучше уйти и оставить мужчин наедине с размышлениями, а самой обработать рану, Морана отступила.

Бесшумно прокравшись к гостиной, она открыла дверь и прошмыгнула внутрь, отчетливо осознавая, что в квартире стоит гробовая тишина, нарушаемая лишь шумом дождя, бьющего по стеклам. Выпустив наконец воздух, который, казалось, держала в легких с тех пор, как вошла в лифт, Морана быстро поставила телефон на зарядку, зашла в ванную комнату и включила теплую воду.

Присев на край ванны, она снова принялась обрабатывать рану и зашипела, когда от жжения заслезились и без того чувствительные глаза. Заклеила рану пластырем, сняла одежду и бросила подальше в угол, зная, что больше ее никогда не наденет. Проверив температуру воды и заперев дверь, она окунула ногу в огромную ванну и наконец-то опустилась в нее.