– Когда жнец покидает нас, это всегда ужасно, – со скорбью в голосе говорил Ксенократ, – особенно столь уважаемый член нашего сообщества, как Фарадей.
У Высокого Лезвия внизу была целая свита помощников и лакеев, которые помогали ему справляться с делами, но здесь, дома, не имелось под рукой даже слуги. Еще одно противоречие. Он сам заварил чай и разлил по чашкам, предложив сливки, но не сахар.
Роуэн отпил из своей чашки, Ситра же отказалась хоть что-нибудь принимать от этого человека.
– Он был замечательным жнецом и хорошим другом, – сказал Ксенократ. – Нам будет так его не хватать!
Невозможно было понять, искренен Высокое Лезвие или нет. Как и все, что касалось этого человека, его слова казались одновременно правдой и ложью.
Ксенократ рассказал Роуэну и Ситре о том, как Фарадей закончил свои земные дни. Накануне вечером, около десяти с четвертью он стоял на местной железнодорожной станции. А когда приблизился поезд, спрыгнул на рельсы. Рядом стояло несколько свидетелей, которые были рады тому обстоятельству, что жнец покончил с собой, а не с ними.
Если бы это был не жнец, изувеченное тело пострадавшего мигом бы отправили в ближайший восстановительный центр, но по поводу жнецов правила непреложны. Восстановления быть не должно.
– Но в этом нет никакого смысла! – сказала Ситра, безуспешно борясь со слезами. – Он совсем не похож на человека, способного на
Роуэн помалкивал, ожидая, что скажет Высокое Лезвие.
– В общем-то, – сказал наконец Ксенократ, – определенный смысл в этом есть.
Сделав мучительно долгий глоток из своей чашки, он вновь заговорил:
– Обычно, когда умирает жнец-наставник, его подопечные лишаются статуса учеников.
Ситра издала стон, осознавая то, что подразумевали эти слова.
– Он сделал это, – продолжил Ксенократ, – чтобы освободить одного из вас от обязанности лишать жизни другого.
– А это означает, – сказал Роуэн, – что все произошедшее есть следствие вашей ошибки.
И добавил, с едва скрытой насмешкой:
– Ваше превосходительство.
Ксенократ посуровел.
– Если ты имеешь в виду решение организовать между вами смертельное состязание, то это было не мое предложение. Я просто выполнил волю сообщества жнецов, и, если быть откровенным, то твои домыслы оскорбительны.
– Но мы не слышали волю сообщества, – напомнил Роуэн, – потому что голосования не было.
Ксенократ встал и закончил разговор словами:
– Я сочувствую вашей потере.
Хотя потеря эта относилась не только к Ситре и Роуэну, но и ко всему сообществу жнецов, Ксенократ об этом не сказал.
– И что теперь? – спросила Ситра. – Мы едем домой?
– Нет, – ответил Ксенократ, не глядя в глаза ни Ситре, но Роуэну. – Обычно в случае смерти наставника учеников отпускают на свободу, но иногда другой жнец может заменить погибшего и продолжить обучение. Это случается редко, но бывает.
– И это будете
Роуэн, не дожидаясь ответа, увидел правду в глазах Ксенократа.
– Нет, это будет не он. Кто-то другой.
– Мои обязанности Высокого Лезвия не позволяют мне брать учеников. Но вам должно быть лестно: не один, а сразу два жнеца вызвались учить вас.
Ситра покачала головой:
– Нет. Мы связаны клятвой со жнецом Фарадеем, и более ни с кем. Он умер, чтобы освободить нас, и мы должны быть свободны.
– Боюсь, что я уже дал свое благословение, а потому дело можно считать решенным.
Затем Высокое Лезвие повернулся к каждому по очереди.
– Ты, Ситра, станешь ученицей Досточтимого жнеца Кюри, – сказал он.
Роуэн крепко-накрепко сжал веки, закрыв глаза. Он знал, что произнесет Ксенократ, еще до того, как тот открыл рот.
– А ты, Роуэн, – закончил Высокое Лезвие, – продолжишь свое обучение в умелых руках Досточтимого жнеца Годдарда.
Часть 3
Старая гвардия и новый порядок