Жнец

Единичные капли, словно услышали, стали падать все быстрее и быстрее, прямо на глазах превращаясь в самый настоящий ручеек. Затем таких ручейков стало два. А после я с недоверием ощутил, что не просто лежу внутри брони, как попавшая в банку муха, но и то, что вода в ней стремительно прибывает. Сперва она закрыла мне спину и затылок, затем добралась до рук, до груди, погрузила в теплый раствор онемевшие от холода пятки. Затем взобралась до груди, шеи и требовательно толкнулась в губы. А когда я упрямо их сжал, не желая захлебываться серебристой гадостью, плеснулась еще выше и, пользуясь тем, что я не могу ее даже стряхнуть, вдруг без предупреждения хлынула в нос.

Если бы я мог говорить, то без стеснения обложил бы сейчас и алтарь, и Тьму, и даже Фола вместе с его скверными шутками. Да, в голос, и плевать на все и на всех. Но говорить, увы, я не мог — внутрь меня в это время сплошным потоком лилась серебристая влага. И когда я больше не смог ее сглатывать, она принялась настойчиво лезть в дыхательное горло, заставив меня захрипеть и забиться в броне, как в утопленном на дне океана гробу.

В каком-то смысле так оно, наверное, и было. Только броня, к сожалению, этих брыканий уже не выдержала и, едва меня затопило в ней с головой, с прощальным хрустом развалилась на части, мгновенно истаяв, как сахар в горячей воде.

К моему бесконечному удивлению, хуже после этого не стало. Я все еще был жив. Меня окружало плотное серебристое облако, излучающее достаточно тепла, чтобы не замерзнуть насмерть. И даже сжимающие поперек туловища пальцы Поводыря больше не доставляли особого беспокойства. Вспомнив о том, что дышать во Тьме мне не надо, я прекратил сопротивление и, когда понял, что до ушей теперь заполнен субстанцией из алтаря, попытался пошевелиться.

Как ни удивительно, руки и ноги снова нормально двигались. Суставы в тепле потихоньку оттаяли. А когда я на пробу призвал секиру, в ладонь немедленно ткнулось твердое древко, которое я сжал с невыразимым облегчением.

Извернуться и полоснуть лезвием по плотно сомкнутым пальцам было уже делом техники. Находясь с Поводырем на одной глубине, я мог резать и кромсать его в свое удовольствие, уже не вспоминая об осторожности. Законы Тьмы едины для всех — если ты находишься с врагом на одном слое, то вы становитесь равны. Если не по силе, то хотя бы по степени уязвимости. Секира, правда, на глубине стала другой, и теперь вместо черного лезвия у нее появилось серебристое, ну да какая разница? Особенно если гигантские пальцы она рассекла на раз-два, а я, с ног до головы облепленный такой же серебристой дрянью, смог от них оттолкнуться?

По темной стороне медленно поплыли судорожно сжавшиеся обрубки, а следом по океану прошел долгий тоскливый вой, смутно похожий на крик раненого животного. Внизу подо мной снова промелькнуло что-то огромное, но я уже не просто плыл — я со всей доступной скоростью всплывал, в бешеном темпе работая руками и ногами.

Все вопросы решил оставить на потом. В том числе и то, откуда посреди океана Тьмы вообще мог взяться Фолов алтарь и почему он решил обновить мне доспех и оружие. Главное было то, что я остался жив. И что темный бог, каким бы он ни был, все же откликнулся на мою просьбу.

А вот что меня совсем не устраивало, это то, что доспех с каждым гребком становился все тяжелее. И по мере того, как я приближался к привычным для себя глубинам, этот гад, как ни парадоксально, снова начинал утягивать меня во Тьму!

Последние гребки я делал уже на чистом упрямстве и цедил сквозь зубы все пришедшие на ум проклятия. Не сдохнуть на самом дне и после этого не осилить каких-то несколько жалких слоев?! Позорище, Рэйш! Давай! Шевелись! Работай руками, тряпка!

С хрипами и сипами я с огромным трудом пробился сквозь толщу Тьмы и со стоном вывалился на твердую землю. Нижний уровень… мой дорогой, почти родной и кажущийся совсем уже теплым призрачный мир!

Когда я измученно откатился и, перевернувшись на спину, закрыл глаза, мне на грудь свалилось что-то увесистое и яростно верещащее на непонятном языке. Смахнуть его у меня не получилось. Но глаза я все же открыть сумел и сквозь заволокшую глаза серебристую пленку с трудом, но все же сумел опознать нападавшего.

— Мелочь… — выдохнул я, с трудом шевеля языком. — Что ты делаешь… сволочь? Я ж сейчас помру!

Кукла недоверчиво замерла, но потом я все же догадался активировать поводок и согнал ее вон — мне и без того было трудно лежать. Казавшийся ранее таким легким и прочным доспех на этом уровне весил как могильная плита для темного бога. В нем я не просто встать — даже шевельнуться был не в состоянии. Кажется, он только внизу был пластичным и мягким, но чем выше я забирался, тем больше напоминал обычную металлическую болванку, плотно запаянную с обоих концов.