Жнец и его тень

— Надобно, чтобы тебе башку отрубили, а меня к награде представили, — доверительно поделился стражник. — Сколько на тебе разбоев да покраж? Уж побольше трёх будет, так что в самый раз.

— Ты на шкуру неубитого волка рот не разевай, — неприятно ухмыльнулся Некрас. — Купца Еремея пощипал, то признаю, заплачу виру и выйду с чистой совестью. А больше ни в чём я не повинен, что бы ты там себе не надумывал...

— Вы только поглядите, люди добрые, на этого подлеца! — почти что восхитился Велеслав. — Врёт в глаза да не краснеет! Куда ж, по-твоему, две подводы делось? Или тот богач иноземный?

— Ведать не ведаю, — Некрас продолжал бесстыже упорствовать в своей непричастности, — много нынче душегубов развелось.

— Штук пятнадцать? Как раз те, что возле костра с тобой куролесили? Вот уж сразу видно, что рожи разбойные, плаха по ним плачет...

— Насчёт рожи, так это кому-кому, а точно не тебе, ордынец, сказывать. Если бы люди всех токмо по рожам судили, то тебе, а не мне, сидеть бы сейчас в темнице.

— Ты!.. — вспорхнул меч ласточкой, упёрся в мягкое горло, оставляя кровяной след.

— И что ж ты сделаешь? Проткнёшь меня? — продолжал издеваться Некрас. — Ежели бы мы с тобой в честном бою сошлись — то одно. А прирезать, как скотину, связанного да безоружного — много ли чести? Так выговор заместо награды получить недолго.

— У меня есть мысль получше, — справившись с собой, усмехнулся Велеслав и вернул репку на место. Дальше до городу ехали в тишине.

Тема «рожи», надо сказать, была для молодого стражника весьма болезненной. Сколько насмешек, а то и тумаков в детстве и отрочестве он натерпелся от товарищей по играм — не сосчитать. За то, что волос чёрен, что глаза «нездешние», что отродье ведьминское... Дети куда злей, чем взрослые — те разве что «ордынцем» обзовут, когда нужно задеть побольнее, да посплетничают за спиной. Помнится, покуда бабушка жива была, Велеслав изводил её вопросами, а как научиться чародейству разному — чтобы всех обидчиков наказать. Бахира ласково гладила его по непослушным кудрям и неизменно отвечала:

— Мать моя шаманкой была, то правда. С духами степей говорила, ветрами повелевала. А мне, помимо красоты колдовской, ничего от неё не досталось. И нечему, внучек, мне тебя учить.

Уж неясно, правду говорила, аль утаила чего, но вот чем-чем, а красотой щедро поделилась. Неказистый отрок вырос, расцвёл, как цветок в пустыне. Оглянуться не успел, как стал девичьи улыбки замечать да взгляды из-под ресниц ловить. Но только помнил Велеслав, как эти же самые уста, что теперь манили сладкими обещаниями, не столь давно будто ядом плевались змеиным. Да так ни одной и не ответил взаимностью.

Часовой на стене у ворот бдительно позёвывал, щурясь на ночную темень. Услыхав бой колотушки, он, мудрёно ругаясь, запалил факел, но всё равно не смог ничего разглядеть.

— Кого ещё нелёгкая принесла?

— Это я, Велеслав! Душегубца поймал.

Голос, вестимо, показался часовому знакомым, и он нехотя потянулся к вороту. Решётка поехала вверх, пропуская телегу.

— Ты не мог бы в следующий раз при дневном свете ловить? — не удержался, крикнул в след, — На кой ворота туды-сюды открывать?

— Ничего, на случай набега степняков поупражняешься! — не остался в долгу Велеслав.

Бросив телегу во дворе казарм, где обреталась стража, он наскоро освободил кобылу от хомута, ухватил Некраса за воротник и потащил в подземелье — темницу. Долго раздумывал, убрать репку или нет, да так и оставил — будет знать, как обзываться.

Домой идти сейчас смысла вовсе не имело — матушка сызнова причитать начнёт, никакого покоя. А голову-то от полночных бдений нещадно в сон клонило, укусы комариные, как водится, в ночи чесались сильнее... Так что Велеслав прикорнул в каморке для часовых, по счастью, пустой.

Проспал он до полудня — роскошь неслыханная, но для героя, пожалуй, позволительная. А Велеслав уже вовсю считал себя героем: о похождениях Некраса в городу знали все, да только хитрый змей как-то раз за разом выползал сухим из воды. Ничего, от Еремея ему никак не отвертеться, а там и другие злодеяния приложатся.

Выйдя на свет, он умылся в бочке со свежей колодезной водой, что всегда стояла во дворе казарм, расчесался гребнем — нельзя же растрёпанным да с листьями в голове к людям выходить, чуток полюбовался на отражение в замершей воде. Всёж-таки правда хорош: есть на что девкам посмотреть...

— Велеслав!!! — раздалось от сеновала гневное. — Твоя кобыла весь стог обожрала? Привязывать надо скотину!

— Не моя! Федота кобыла, он мне на одну ночку одолжил, — он стал бочком продвигаться к калитке, чтобы не столкнуться с обладателем голоса. — Вот пусть Федот её и привязывает!

— Велеслав!!!

Но он уже выскользнул за забор. На площади сегодня устроили торжище — не шибко большое, палящее солнце портило снедь да напекало головы. Впрочем, сплетнями обменивались — и куда охотнее.

— Слыхали, ведьмин-то внучок Некраса заловил! — распинался старый лаптевяз. — Посреди ночи притащил, а у того губы словно слиплись, даже мычать не мог... Колдовство это, как есть колдовство!