Жнец (ЛП)

Мне не известен ни день, ни год, когда они снова придут за мной. Койн и Фаррелл. Они выглядят по-другому. У них отросли бороды, а когда прохладный воздух касается моей кожи, я понимаю, что произошла смена времени года. Они говорят со мной, пока мы идем, но я не восприимчив к словам.

Мой разум все заглушил. Даже их. Они ведут меня к большому зданию, в котором я никогда раньше не был. А потом — в кухню с металлической дверью. Фаррелл открывает ее и толкает меня внутрь. Он указывает в угол, где стоит ведро и есть одеяло. Его губы шевелятся, но при этом слышен только крик. Вопли. Громкая музыка.

А потом они уходят.

Здесь холодно. Даже холоднее, чем в подвале, где меня держали раньше. Понимаю, что это морозильник. Вскоре Койн и Фаррелл возвращаются с другим парнем. Я видел его во время тренировок. Алекс. Они запихивают его внутрь и указывают на другое ведро и одеяло.

Он даже пытается заговорить со мной. Я сажусь, накидываю одеяло на плечи и спрашиваю себя, сколько мне сейчас лет. Кажется, двенадцать. Может быть, даже старше. Я не имею ни малейшего понятия. Существует только тьма, даже здесь, на свету.

Воздух становится холоднее с каждой минутой, и вскоре мои веки тяжелеют. Я засыпаю, и мне становится хорошо. Мне тепло. И очень удобно. Но потом кто-то пинает меня в бок ботинком. Я поднимаю глаза и вижу Алекса, и звон в ушах наконец-то прекращается. Теперь я слышу его голос, хотя он все еще искажен.

— Ты должен продолжать двигаться, — говорит он.

Я отталкиваю его ногой и пытаюсь снова заснуть. Но он упорствует.

— Если ты снова заснешь, то умрешь. Ты должен двигаться, чтобы согреться. Это проверка. Когда тебе очень холодно, тебя клонит в сон. Но если ты это сделаешь, то никогда больше не проснешься.

Я моргаю и перевариваю все сказанное им. Я не знаю, прав он или нет, но, возможно, все-таки прав. Может быть, именно поэтому мне так тепло. Именно поэтому чувствую, что не хочу двигаться.

Когда я наконец это делаю, мое тело коченеет, и я не чувствую своих пальцев, когда прижимаю их к губам.

— Мы должны продолжать двигаться, — говорит Алекс. — Это единственный способ остаться в живых. Мы должны сделать это вместе. Главное, не давать друг другу заснуть.

Я встаю и жду указаний Алекса. Не знаю, откуда он так много знает, но его привезли сюда намного позже, чем меня. Он говорит о местах за пределами комплекса. О школе и о том, чему он там научился. Я не знаю ничего из этого, но когда он рассказывает, я верю ему.

Он шагает вдоль холодильника, и я следую его примеру. А потом он рассказывает мне больше о тех местах, где был. Он говорит о церкви. Большая белая церковь, куда они с мамой ходили каждое воскресенье. Он так и не сказал, что с ней случилось, но его голос печален, когда он произносит ее имя. Он мне много чего рассказывает о ней, но никогда не упоминает, что с ней произошло.

У меня нет мамы. Или папы. Только Койн и Фаррелл.

А теперь есть еще и Алекс.

Мы не должны разговаривать друг с другом. Но он всегда говорит со мной. И мы, кажется, находимся на одном и том же этапе обучения.

В течение следующего часа он рассказывает мне о самых разных вещах. Но мы оба заторможены. Я едва могу держать глаза открытыми, а слова Алекс произносит невнятно.

Когда Койн, наконец, возвращается за нами, я испытываю облегчение. Но это облегчение длится недолго. Он не ведет меня обратно в яму. Вместо этого он ведет нас к пруду, где уже поджидает Фаррелл.

Мы становимся в ряд с другими парнями, и они связывают нам руки и ноги. И затем они одного за другим толкают нас в воду.

Мы вдесятером заходим в воду. Но выходит оттуда только семеро.

***

Когда я ухожу от Саши, мне звонит Кроу. Точен как часы.

— Да, — отвечаю я. — Что случилось?

— Найл получил весточку от русских, что Андрей вернулся в город, — говорит он. — Они хотят, чтобы ты об этом позаботился.

— Где?

— Это дом, — отвечает он. — Я пришлю тебе адрес смской.

— Ладно.

— Для начала просто осмотрись вокруг, — говорит мне Кроу. — Они не знают, один ли он там.

Повисает тишина, и мои мысли снова возвращаются к Саше наверху. О том, как я в очередной раз выставил себя перед ней полным идиотом. О том, как я не имею ни малейшего понятия, что делать с ней или как доставить удовольствие женщине. Когда она прикасается ко мне, я не могу контролировать свои реакции. Это слишком приятное чувство. И я понимаю, что ставлю себя в неловкое положение. Вот прямо как сегодня вечером.

Я мог бы спросить об этом Кроу. Но мне становится плохо только от одной мысли об этом. На данном этапе моей жизни мне следовало бы уже разобраться с подобными вещами. Но я так и не разобрался с этим.

Я всегда был хорош только в одном. И явно не в этом.

— Фитц? — Кроу нарушает молчание. — Все в порядке?

— Все под контролем, — говорю я ему. — Я разберусь с Андреем.

— Они хотят, чтобы все было чисто, — говорит Кроу. — Передозировка или самоубийство были бы идеальным вариантом. Все, с кем он вел дела, должны знать, что он мертв.

— Я позабочусь об этом, — заверяю я его.