Жнец у ворот

Перед моим внутренним взором всплывает женское лицо. Лайя из Серры. Мои руки помнят ее кожу, ее прикосновения. Я чувствую, как ее руки обнимают меня за шею. Помню, как она закрывает глаза. Ощущаю вкус ее губ. С ней мне показалось, что я стою на пороге своего прежнего дома, проветренного и чисто прибранного. С ней мне казалось, что я в безопасности.

«Ты любил ее, – говорит моя королева. – А потом предал».

То, что я предал какую-то девчонку из Книжников, ничего не значит. Я предавал сотни людей.

Но все же что-то глубоко беспокоит меня. Что-то необъяснимое произошло, когда Лайя из Серры отдала мне свой браслет. После того, как она поняла, что юноша, которого она называла Кинаном, – лишь маска, за которой скрывается кто-то другой. Как и все остальные, она увидела в моих глазах самые черные моменты своей жизни. Но когда я заглянул в ее душу, что-то – вернее, кто-то – посмотрел на меня оттуда: и это была моя королева, смотревшая мне в глаза через столетия.

Я увидел ее ужас. Ее скорбь о том, кем я теперь стал. Ее боль из-за страданий, причиненных Книжниками нашим детям и всему нашему народу.

Я думаю о моей королеве каждый раз, когда совершаю новое предательство. С каждым новым человеком, которого за тысячу лет я успел отыскать, обмануть, заставить полюбить себя и забрать еще одну частицу Звезды. Снова и снова.

Но никогда еще Королева не смотрела на меня из глаз другого. Никогда в мое сердце не вонзался острый меч ее разочарования.

Это всего лишь еще одно предательство. Еще одно.

Но королева говорит со мной: «Не делай этого. Прошу тебя».

Я заставляю ее замолчать. Изгоняю из своей памяти. Думаю, больше я никогда не услышу ее.

2: Лайя

В этом набеге все сразу пошло не так. Мы с Дарином оба это знаем, но молчим.

Хотя мой брат в эти дни вообще почти ничего не говорит.

Призрачные фургоны, которые нам удалось наконец догнать, остановились возле деревни Меченосцев. Я поднимаюсь из-за тяжелых от снега кустов, за которыми мы прятались, и киваю Дарину. Он хватает меня за руку и крепко сжимает. «Береги себя».

Я использую невидимость – способность, появившуюся у меня совсем недавно. Я еще не очень хорошо умею ею управлять. Пар от дыхания срывается с моих губ белыми облачками, тает, извивается в воздухе, как змея, которую заклинают неведомой песней. Повсюду в Империи распускаются весенние цветы, но здесь, совсем близко к столице, Антиуму, зима еще не отступила и хлещет нас по щекам ледяными руками.

Полночь прошла, несколько фонарей в деревне мигают, ветер крепчает. Добравшись до каравана с узниками, я низким голосом издаю крик полярной совы, которую нередко можно услышать в этой части Империи.

Я крадусь к призрачному фургону, и мою кожу начинает покалывать. Инстинкт заставляет меня резко обернуться. Но вокруг все тихо, ближайший патруль меченосцев даже не смотрит в мою сторону. Все вроде бы в порядке.

«Ты просто слишком нервничаешь, Лайя. Как всегда». От нашего лагеря до границ Земель Ожидания – двадцать миль. Мы с Дарином спланировали и совершили уже шесть набегов на караваны, перевозящие имперских узников. Мой брат не выковал ни одного меча из серрийской стали. Я не ответила ни на одно письмо Араджа, предводителя Книжников, который вместе с нами бежал из тюрьмы Кауф. Но мы с братом, Афией Ара-Нур и ее людьми за последние два месяца освободили уже больше четырехсот Книжников и кочевников.

Но это, конечно, не гарантирует, что нам снова повезет. Этот караван не такой, как другие.

По его периметру – от деревьев и по направлению к лагерю – движутся знакомые фигуры в черном. Это Афия и ее люди готовятся к атаке, следуя моему сигналу. Их присутствие придает мне отваги. Кочевница, которая помогла освободить Дарина из Кауфа, – тот самый человек, благодаря которому мы вообще узнали о призрачных фургонах и узнике, которого они сейчас перевозят.

Отмычки в моей руке колют ладонь, как ледяные иглы. Шесть кибиток стоят полукругом, посредине – две повозки с провиантом. Большинство солдат занято лошадьми и кострами. Снег вьется вихрями, обжигая лицо. Я подкрадываюсь к первому фургону и начинаю возиться с замком. Отмычки в замерзших руках работают плохо. Поторопись, Лайя!

В фургоне так тихо, как будто он пустой. Но я-то знаю… Тишину нарушает тихий плач ребенка, но его быстро заставляют замолчать. Узники уже усвоили урок, что единственный способ избежать страданий – это не издавать ни звука.

– Где все, черт бы их побрал? – слышу я грубый голос совсем рядом и едва не роняю отмычку в снег. Вблизи от меня проходит легионер, и по спине у меня пробегает холодок. Я не решаюсь дышать. «Что, если он меня увидит? Вдруг моя невидимость не сработает?» Такое уже случалось, когда на меня неожиданно нападали или я оказывалась посреди толпы.

– Разбудите хозяина трактира! – легионер поворачивается к солдату-ополченцу, который бежит к нему со всех ног. – Велите ему пошевеливаться и приготовить нам комнаты.

– Трактир пуст, господин. Похоже, жители оставили деревню.