Жнец у ворот

– Да. Твоя история. Налей себе чаю, Лайя. Думаю, мы с тобой еще проговорим здесь некоторое время.

* * *

Я провожу дни с Дарином: раздуваю мехи и шевелю кочергой уголь в горне, стараюсь следить за тем, чтобы снопы искр, вылетающие из-под его молота при каждом ударе, не спалили кузницу. Мы сражаемся друг с другом во дворе, испытывая его новое оружие на прочность, но почти всегда клинки ломаются. Однако Дарин не сдается. И каждый новый день, проведенный за работой, делает его сильнее. Он все больше похож на себя прежнего. Каждый удар молота по наковальне все больше отдаляет его от узника Кауфа и приближает к тому мужчине, которым он всегда хотел быть.

Мое же основное занятие – ждать.

– Не вздумайте выходить за ограду кузницы, – Муса постоянно говорит нам это. – Йадуна, о которых я вам рассказывал, тут же доложат королю. Если они вас заметят, окажетесь снова в тюрьме, и у меня не будет второго шанса вытащить тебя с братом оттуда.

Если у Мусы и есть для меня информация, он ей пока не делится. Никакие новости из внешнего мира к нам тоже не поступают. С каждым новым днем я доверяю Мусе все меньше. Имеет ли этот книжник искреннее намерение мне помочь, или все его обещания – это только способ заполучить к себе на службу Дарина?

Пролетает неделя. Потом еще одна. До Луны Урожая еще восемь недель, и я провожу все свое время в испытаниях оружия Дарина. Оно продолжает ломаться. Однажды утром, когда Мусы нет дома, я пробираюсь в его апартаменты в надежде отыскать что-нибудь о прошлом этого Пчеловода, о Сопротивлении или о его шпионской сети. Но мне удается разведать только то, что он любит засахаренный миндаль. Им набиты ящики его стола, коробки под кроватью и даже, как ни странно, пара старых башмаков.

Чаще всего по вечерам Муса знакомит меня с другими книжниками, с теми, кого он знает и кому доверяет. Некоторые из них – беженцы, как и я, другие – адисские жители. Всякий раз я вынуждена снова и снова повторять новым людям свою историю. А Муса отказывается детально изложить мне свой план по возрождению Сопротивления.

О чем ты думала, Шэва? Зачем ты послала меня к этому человеку?

Наконец новости доходят до меня в виде свитка, который однажды появляется в руках Мусы в середине ужина. Дарин и Зелла погружены в беседу, Таурэ рассказывает мне историю знакомства со своей подругой из лагеря беженцев. Я не свожу глаз с Мусы, который сидит с таким беззаботным видом, будто судьба мира не зависит от того, как скоро он доставит мне нужную информацию.

Я быстро замечаю свиток. Только что его не было – и вдруг он возникает в руках Пчеловода словно из ниоткуда. Муса разворачивает его.

– Князь Тьмы, – сообщает он, – сейчас в Навиуме вместе с Комендантом, а также с Отцами патрицианских кланов, Кровавым Сорокопутом и ее людьми. Он не покидал города многие недели. Между Комендантом и Кровавым Сорокопутом происходит какой-то то конфликт…

Я испускаю невольный стон.

– Чем это может мне помочь? Мне нужно знать, с кем он встречается, о чем говорит…

– Большую часть времени он проводит у себя в покоях, восстанавливаясь после того, как потопил целый флот меченосцев, – сообщает Муса. – Должно быть, потребовалось потратить много энергии, чтобы за раз погубить несколько тысяч человек, отправив их корабли на дно морское!

– Этого мне недостаточно, – настаиваю я. – Он же должен чем-то еще заниматься, кроме как сидеть у себя в покоях. С ним есть какие-нибудь духи? Они набирают силу? И что происходит у кочевников?

Но Мусе больше нечего мне сообщить. По крайней мере, на данный момент.

Это означает, что я должна брать дело в свои руки. Мне просто необходимо выбраться в город. Неважно, рыщут там йадуна или нет: мне нужно знать, что происходит в Империи. После ужина, когда Дарин, Таурэ и Зелла обсуждают разные типы глины для охлаждения откованного клинка, я зеваю, притворяясь сонной, и прошу позволения пойти спать. Муса уже давно ушел из-за стола, и я на миг замираю у дверей его комнаты. Из-за нее доносится легкое похрапывание. Превосходно. Через мгновение я уже накидываю на себя невидимость и выхожу из дома, направляясь к западу, к главному рынку Адисы.

Хотя я провела в лагере беженцев всего несколько минут, разница между лагерем и городом мореходов так разительна, что наворачиваются слезы. Лагерь состоит из линялых полотняных палаток, поставленных на грязной земле. В Адисе – мощеные улицы, по сторонам которых светятся окна уютных домов, выкрашенных в синий и фиолетовый. Днем центр города более оживлен, чем ночью. В лагере я видела исхудавших детей книжников со вздутыми от голода животами и выпирающими ключицами. Здесь, похоже, никто не знает, что такое голод.

Что за человек здешний король, если допускает такое? Неужели в этом огромном городе не найдется места для книжников, замерзающих в дырявых палатках под его стенами?