Жнецы

Лихаген-младший, глядя на жену пустеющими глазами, хотел сосредоточиться, но не мог. Вот тело его крупно дернулось, веки закрылись, и Майкл заснул вечным сном. Лоретта издала вопль, после чего уткнулась головой мужу в шею и зарыдала. Ангел между тем с озабоченным видом подальше отпнул выпавший пистолет.

На подушке зашевелилась голова Лихагена-отца. Он мутными, слезящимся глазами оглядывал своего сына. Бледная полупрозрачная рука потянулась к маске, сняла ее со рта. Сделав сиплый вдох, старик закашлялся, а затем заговорил:

– Мальчик, мальчик мой, – выговорил он дребезжащим голосом, и его запавшие глаза наполнились слезами, которые, скапливаясь, беззвучно стекали на подушку.

Луис подошел к кровати и встал, возвышаясь над стариком.

– Ты сам это все накликал, – сказал он.

Лихаген с немигающей стариковской пристальностью смотрел на Луиса. Он почти облысел, лишь несколько тонких седых прядок паутиной лепились к черепу. Кожа была сухая и бескровная, даже с виду холодная на ощупь, однако тем ярче светились глаза в изможденном морщинистом обрамлении. Тело хозяина, возможно, и предало, но ум не утратил остроту и сгорал от отчаяния, чувствуя, что заперт в телесной оболочке, которая скоро, совсем уже скоро перестанет его поддерживать.

– Ты… Вот он ты, – со стиснутым дыханием произнес Лихаген. – Ты убил моего сына, моего Джона.

Каждое слово давалось ему с мучительным усилием, после каждого требовался вдох.

– Да, это был я.

– Ты хоть спросил, за что?

Луис покачал головой.

– Для меня это не имело значения. А теперь ты потерял своего последнего сына. Как я уже сказал, ты сам все это на себя навлек.

Рука Лихагена потянулась к маске. Он прижал ее к лицу, вдыхая драгоценный кислород. Так он пробыл какое-то время, пока дыхание более-менее не восстановилось, и тогда он снова отвел маску.

– Ты оставил меня ни с чем, – просипел он.

– У тебя есть твоя жизнь.

Лихаген, видимо, хотел рассмеяться, но наружу вырвался лишь сдавленный кашель.

– Жизнь? – прокашлял он. – Какая ж это жизнь? Медленное угасание.

Луис пытливо смотрел на Артура сверху.

– Почему здесь? – спросил он. – Зачем было заманивать нас сюда в такую даль, чтобы убить?

– Я хотел, чтобы ты истек кровью на моей земле. Чтобы кровь твоя впиталась в то место, где похоронен Джон. А он чтобы знал про то, что отмщен.

– А Хойл?

– Хороший мой друг, – сухо переглотнув, сказал Лихаген. – Хороший, верный друг. – Упоминание имени Хойла пускай и ненадолго, но как будто придало старику сил. – Ничего, мы наймем других. Это не закончится никогда. Никогда.

– У тебя никого не осталось, – безжалостно сказал Луис. – А скоро не станет и Хойла. Так что все кончено.

В глазах Лихагена будто что-то потухло: до него дошла вся правда сказанного. Он взирал на своего мертвого сына и вспоминал того, что ушел до него. Отчаянным последним усилием Артур приподнял голову, а левой рукой немощно ухватил Луиса за рукав.

– Тогда убей и меня, – с мукой и мольбой произнес он. – Прошу тебя. Будь… милосерден.

Его голова упала обратно на подушку, но глаза по-прежнему неотрывно глядели на Луиса, полные ненависти, горя, но более всего нужды.

– Пожалуйста, – повторил Лихаген шепотом.

Луис аккуратно высвободил свой рукав. Нежным, почти ласковым движением он положил руку старику на лицо, плотно закрыв ноздри большим и указательным пальцами, а низ ладони притиснув к сухому сморщенному рту. Утопая головой в подушке, старик кивнул, словно в молчаливом согласии с тем, что сейчас должно произойти. Через несколько секунд он попытался сделать вдох, но воздух не шел. Лихаген конвульсивно, всем телом дернулся и задрожал мелкой напряженной дрожью. Пальцы рук вытянулись, исступленно вытаращились глаза, и все было кончено. Тело сдулось, в смерти, кажется, став еще мельче, чем при жизни.

У двери спальни послышалось движение. В финальные секунды жизни Лихагена в комнату зашел Уилли, обеспокоенный тишиной, воцарившейся после короткой перестрелки. Когда он приблизился к кровати, на лице его была безутешность. Убивать вооруженных – это одно. И это, как бы ужасно ни звучало, оправданное зло. Но лишить жизни беззащитного старика, зажав ему вот так рот двумя пальцами, как гасят свечку, – это вне понимания Уилли. Он уже решил: его отношениям с этими людьми настал конец. Он более не может терпеть их присутствия в своей жизни, так же как и смиряться с тем, что сам отнял чью-то жизнь.

Луис отвел руку от лица Лихагена, приостановившись лишь затем, чтобы закрыть ему глаза. Он повернулся к Детективу и хотел что-то ему сказать, но тут пришла в движение Лоретта Хойл, поднявшая голову от плеча своего мужа. Ее лицо выражало свирепую дикость животного, окончательно поддавшегося своему бешенству. В вынырнувшей из-за спины покойника руке был зажат пистолет.

Женщина вскинула его и выстрелила.