Жнецы Страданий

У матери уже и слез не было плакать, даже отец весь как то сжался, за вечер состарившись на десяток лет, а у сына сердце рвалось между мечтой и долгом. Вот уже щелкнули кнуты, головная телега медленно тронулась, когда на площадь въехал крефф.

Сын булочника первый раз видел наставника Цитадели и удивился тому, какой тот оказался… неживой. Лицо застывшее, а вот глаза… эх и злые они были! Сразу показалось, будто даже солнечный день померк. Шумная площадь стихла. Приезжий же обвел тяжелым взглядом смолкших людей и, не обронив ни слова, направился в дом городского Головы.

— Принесли его псы, не мог позже приехать, — выругался в сердцах хозяин обоза и, скрепя сердце, велел распрягать лошадей, все равно пока крефф в городе, уезжать строго-настрого запрещается.

Весь день недобрым словом поминали купцы да горожане сына мельника — Жупана, что сдуру утонул по зиме, доставив околотку немало хлопот. А все почему? Зазнался сучий выкормыш, что случайно проезжающий через город крефф узрел в нем Дар, возомнил себя чуть не бессмертным. Ходил, стервец, задирался ко всем. Его старались, правда, обходить стороной. Как говорится, не тронь дерьмо, чтобы не завоняло. Но дурень искал на свою пустую голову подвигов.

И вот, когда солнышко уже на весну поворотило, поленился этот пустоголовый дойти до мостков, что соединяли два берега текущей через город речушки. Поперся по льду. А тот возьми да подломись, только треух овчинный и мелькнул.

Ох, и матерились тогда мужики, разбивая лед топорами да пешнями. Никому не хотелось лезть в студеную воду вылавливать этого паскудника. Но отогревались у костров, пили горькую и снова спускались в стылые полыньи, потому как понимали — ничего нет страшнее не погребенного по обряду тела, да еще посередь города. Не найдешь, не похоронишь по-людски, получишь через три дня живого мертвяка. Будет бродить тут, поживы искать. Копи тогда денег упокоить его раз и навсегда. Да и река, как только паводок начнется, запаршивится, замутнеет, затухнет, станет отравою. А за ней и все колодцы в городе. И что тогда? Покидать отчие дома, оставлять обжитое место Ходящим В Ночи? И все из-за одного дуболома. Потому и лезли мужики в ледяную воду. Матерились, но лезли. Деваться-то некуда…

И вот, значит, приехал крефф. За Жупаном. А Жупан утоп. И схоронен уже несколько месяцев как. Спит себе, окаянный, с миром, чтоб ему провалиться.

Только родители Тамира радовались визиту креффа и малой отсрочке, которая задержала возле них сына. А последнему было маятно. Он так долго ждал отъезда, а теперь что? Опять сидеть. Пока еще крефф найдет ученика… Эх!

Про себя-то юноша твердо знал — нет у него Дара, да и не откуда ему взяться. Ни у кого в роду его не было, а сам он слишком слаб, что духом, что телом, откуда тут взяться талантам к магии? Его дело тесто месить, а не по дорогам скитаться, сражаясь с мерзопакостной нечистью. Если бы он тогда знал, как ошибается…

К концу второй седмицы всех жителей Тамировой улицы собрали на небольшом пятачке перед домом Головы. Крефф равнодушно осматривал стоящих перед ним людей, скользя взглядом колючих глаз с одного лица на другое. Тамир переминался нетерпеливо — скорей бы уж закончились эти смотрины, да и ехать… Но маг, вдруг впился в него взглядом и кивнул:

— Этот.

Маменька упала как подкошенная. Отец и тот покачнулся, раздирая на груди ворот рубахи. Городской Голова скороговоркой пробормотал благодарственную здравицу, а крефф, которого Староста называл Донатосом, велел через пол-оборота быть готовым выехать. Вещи собирать не пришлось, они и так были сложены в подорожную суму и только ждали своего часа. Толком не попрощавшись с родителями, так до конца еще и не поняв, что все-таки произошло, Тамир оказался за воротами города.

…Он как будто оцепенел, а в голове даже не было мыслей. Пустота. Потому что не мог рассудок воспринять такое откровение: он — Тамир, сын булочника Нардара, единственный ребенок своих родителей — пухлый, дебелый, нескладный, постоянно мучающийся одышкой и вдруг… колдун? Быть такого не может! Но даже своим окаменевшим сознанием парнишка понимал — креффы не ошибаются. Никогда. И если его выбрали, то впереди — обучение в Цитадели. А как же тогда мастер Сорон? А как же матушка? Отец — как?! Вся их отрада — сын. А тут — разлучиться на пять лет! Да как же это? Одно дело знать, что единственное дитя у надежного человека в тепле и сытости постигает таинства изготовления сластей, а другое — среди чужих людей, без мудрого покровительства обучается на колдуна, да еще неизвестно — на какого.

Вот тогда набрался несчастный смелости спросить у молчаливого спутника, кем суждено ему стать. Донатос посмотрел на него своими будто мертвыми глазами, и по-волчьи ощерившись, ответил:

— Первый год никем. А дальше… видно будет.