Жнецы Страданий

И снова скрежет зубов, снова рычание и снова роженица, потная, дрожащая от напряжения падает обратно на доски топчана.

— Даши, дыши. Тужься… Нет, стой!

Вампирша послушно осадилась, хотя то стоило ей не малых усилий.

— Терпи. Его пуповиной захлестнуло…

Лесана протаскивала живое мокрое вервие через голову младенца, забыв, что принимает и не человека вовсе.

— Давай!

И снова натужное сипение, снова дрожь по телу. Раз, другой, и мокрый скользкий младенец Ходящего выходит на руки боевого мага Цитадели. Мальчик. Крупный, красный, с глазами-щелочками. Не кричит.

Лесана легко развела пальцами младенческий беззубый рот, пошуровала там, вытаскивая комок слизи, вздернула трясущимися руками за ножки и шлепнула. Живой комочек мокрой плоти заверещал, замяукал обиженно. Не уронить бы…

И лишь сейчас, держа на руках пищащего новорожденного, девушка поняла, что случилось, и запоздало испугалась. Ее затрясло от макушки до пяток. Вампирша рядом сбрасывала послед, а у выученицы Цитадели на руках лежал живой, вопящий младенец. Ребенок как ребенок. Вот только был он сыном Ходящей. И не просто Ходящей — вампира!

Поймать крововоса — редкая удача. Знатно кто-то постарался, придумав облаву. Вампиры в отличие от волколаков очень умны и не живут звериным чутьем. Изловить даже одного (не новообращенного — этих было хоть пруд пруди), а пожитого — великим делом было. И Лесана, как боевик, это отлично понимала. Вдвойне редкая удача — баба беременная. У нее и ребенка отнять можно и добиться через дите многого. Хотя бы путь, которым двигалась стая, места, где кормилась и куда собиралась идти.

Женщина изможденная, потная лежала на досках, и Лесана увидела в тусклом свете, как из ее глаз медленно катятся тяжелые частые слезы. Она не протягивала руки к младенцу, знала — ей не дадут его подержать, поэтому плакала молча, не имея возможности прижать дитя к груди, даже узнать, кто это — дочь или сын, понимая, что все равно отберут, а она не сможет защитить. Тяжкая мука отражалась в ее глазах, вытекая вместе со слезами из глаз и с кровью из тела.

Вампирша неловко повернулась, высвобождая из-под поясницы ношенный серый платок, и дрожащей рукой протянула его послушнице. О, старая как мир материнская любовь… Лесана поняла все без слов, взяла платок и неловко, боясь уронить, завернула в смятую теплую ткань пищащего скользкого младенца.

Из глаз Ходящей текли и текли слезы.

— Дозволь… хоть поцеловать… — прошептала она сиплым, срывающимся голосом, понимая, что не дозволят не то что поцеловать, а даже коснуться.

— На, — легко согласилась сидящая напротив девушка. — К груди приложи, а то так и будет орать.

Узница смотрела на нее глазами полными неверия и непонимания, протянула дрожащие руки, боясь, что незнакомая Охотница рассмеется ей в лицо и уйдет из темницы, унося с собой плачущий драгоценный сверток. Но нет, та и не думала насмехаться.

— Крепкий парень, — по-прежнему грубовато заметила она, укладывая ребенка на солому рядом с матерью.

Сын. Сынок. Сыночек. Первый. До этого дочки были. На отца как похож… Из глаз женщины снова неудержимым потоком хлынули слезы, когда она, трясясь от счастья и тоски, прижимала к себе плачущее дитя. Долгожданное дитя, которое пришло в этот мир, чтобы сразу его покинуть.

— Корми, чего воешь? — сказала Охотница.

Вампирша посмотрела на нее со смесью неверия и боли.

— Он не будет есть.

— Почему? — удивилась девка. — Вон как зевает.

Пленница с грустью посмотрела на малыша и глухо сказала:

— Он же не человек. Ему нужна кровь…

И ласково провела пальцем по крутому лобику, по кончику крошечного носика, по раскрытому в крике рту.

— Кровь?

— Да, — не отводя глаз от ребенка, ответила мать, — кровь. Без крови он умрет через несколько оборотов. Дети не растут и не живут без крови…

Она спохватилась и осеклась, испуганно глядя на сидящую напротив странную девушку, напоминая себе, что она — враг и, может быть, нарочно сидит тут рядом и изображает участие.

— Ну так дай ему крови, — вместо этого сказала послушница Цитадели.

Ходящая снова грустно улыбнулась:

— Моя кровь — мертвая. Нет в ней силы. Ему нужна кровь человека.

Охотница задумалась.

— Много?

Женщина покачала головой. Ей было все равно, даже если у нее и выведывали что-то, даже если готовились обмануть. Все уже было не важно. Не будет ребенка, не станет и ее. Одно неотделимо от другого. Она не сможет жить, когда его унесут, перегрызет себе жилы, как волчица, и умрет. Но жить не будет. Для себя пленница уже все решила.

— Нет. Разве съест он много, — тихо ответила она, обводя пальцем круглые щечки.

Охотница потянула из-за пояса нож.

Ходящая напряглась, понимая, что не сможет ничего ей противопоставить: ни силы, ни ловкости. Все это ушло у нее с родами, и тело не слушалось. Прижав к себе мяукающий сверток, женщина приготовилась умирать. Пусть так. Так даже лучше, зато сразу, вдвоем…

Но Охотница вместо того, чтобы убивать узницу, полоснула себя по запястью и протянула руку.

Опешившая, изумленная мать едва успела прикрыть распахнутый ротик ребенка.

— Что? — сердито спросила обитательница Цитадели, перехватывая рану рукой.