Жонглеры

Артем, сгорбившись, сидел за мольбертом на высоком табурете, подобрав ноги на перекладину, и тщательно выписывал блики на бутылках.

Девушки сидели там же, где я их оставила, и, словно стервятники, неотрывно глядели на Артема.

Я вздохнула и пошла на них как на кур, слегка растопырив руки:

– Девушки, а не пора ли и по домам?

– Почему ты здесь распоряжаешься? – возмутилась красавица. – Артем! Артем!!!

Артем и головы не повернул.

– Встаем. Одеваемся. Уходим. Иначе сама соберу в букет и вынесу на снег. Быстро.

– Пойдемте, девочки. С ней лучше не связываться. Она… – Зина покосилась на Артюшу и давать мне характеристику поостереглась.

Зина первой потянулась к двери. Неудивительно – она одна из всех точно знала, что я ей не соперница, не очередная Артюшина телка, и это был хороший повод увести и запутать остальных.

Я стояла над ними как надсмотрщик, пока они пыхтели, обувались, кутались в шубы.

Проводив дорогих гостей, я вернулась к Артему.

Он перешел к выписыванию узоров на скатерти.

Я немного выждала и запела мерзким, пингвиньим голосом (да, никто не знает, как поют пингвины. Может быть, это к лучшему. Сердце мне подсказывает, что не очень хорошо):

– Цветы роняют
Лепестки на песок.
Никто не знает,
Как мой путь одинок…

– И набирая силу, с чувством, громче:

– Сквозь дождь и ветер
Мне идти суждено!
Нигде не светит
Мне родное окно!!!
Живу без ласки,
Боль свою затая-а-а-а-а-а-а!!!
Всегда…

– Гло, прекрати! – не выдержал Артем. – Это отвратительно!

– Да, я шут, я циркач, так что же?
Пусть меня так зовут вель-можи-и-и-и!
Как они. От меня. Далеки.
Да-ле-ки-и-и-и-и-и-и…
Никогда. Не дадут. Ру. Ки.

– Гло, хватит! Ты мне как что-нибудь напоешь, я потом неделю правильной мелодии вспомнить не могу, – давясь хохотом, простонал Артем.

– Со смертью играю —
Смел и дерзок мой трюк,
Все замирает, все смолкает вокруг,
Слушая скрипку, дамы в ложах замрут,
Скажут с улыбкой – храбрый шут…

– А вот, кстати, – оживился Артем, – ты слышала новый альбом Скрипки? У меня есть!

Он метнулся к магнитофону, включил, и оттуда, заглушая мои вопли, зазвучали «Воплi Вiдоплясова»:

Вірю я, що усе, все буває.
Немає
Лиш мене в тім краю, в тім раю.
Моя дивна постать – фігура блудить степом.
Хай не зрадіє останнє
світання
Моїм рисам, моїм речовинам —
клітинам.
Задля тебе, кохана,
Я позбудусь навічно фізичного тіла,
ай, мила.
Я займуся вогнем —
міжзоряним дощем,
ненаглядна моя…

– Смычок опущен, и мелодия допета. Ну все, с Олегом Юрьевичем мне не тягаться, – сдалась я. – Может, теперь покормишь все-таки? И какого дьявола здесь так холодно?

– Так дом только недавно сдали. И как-то криво… Перебои с отоплением…

– Перебои с отоплением?! В феврале?!!

– Ну, в июне никто и не заметил бы. Обидно было бы, да? Пойдем на кухню.

На кухне стояли электрическая плита, раскладушка и стол. Впрочем, в холодильнике при таких делах и не было нужды.

Артюша принес мне одеяло, и мы с Тарасиком, завернувшись в него, как индейцы, сидели на раскладушке, пока Артем готовил ужин.

– Оставь ее в покое, – сказала я. – Только зря мучаешь…

– Я ее не мучаю. Я ее люблю. И хочу, чтобы она ко мне вернулась. А не мучаю.

– Доброе утро, дорогие радиослушатели. Твой Василь Платонович, царство ему небесное, сказал бы – хтось пiзно всрався. Она к тебе не вернется.

– Откуда ты знаешь? Ну откуда?

– Оттуда. Одна попытка уже была, так? И отстань от нее, и хватит. Эти маленькие женщины… Я их просто боюсь. У меня есть еще две штуки. Такие же. В друзьях. Каменные бабы. Железные леди. Они же усилием воли жизнь свою в любой узел завязать могут, как кочергу. Хрен развяжешь. И не лезь к ней. Как она себе решила, так и будет, поверь мне. Только мучаешь, и все.

На этом официальная часть была закончена.

Следующие дни мы проводили однообразно, как монахи, – утром я ехала в театр, днем возвращалась, привозила еду, сигареты и бутылку красного вина.

В доме был ледяной ад, так что, приготовив ужин и сварив глинтвейна, мы с Артюшей забивались в теплую нору из трех ватных одеял и молча читали, изредка вслух зачитывая друг другу фразы из книг.

Тарасик спал в глубине одеяльной норы, похрюкивая и пуская ветры.

– Земную жизнь пробздя до половины… – задумчиво говорил Артем при какой-нибудь особенно выдающейся газовой атаке. – Да что он ест?