Жонглёр с тиграми

— Подождите минутку, — сказал Гаутам, исчезая в туалете. Минут через десять он вышел, помахивая раскуренным косячком. — Это должно помочь, — пообещал он.

Наркотик оказался достаточно сильным. Его можно было бы применять для общей анестезии. Через несколько затяжек я уже не был в точности уверен, куда мы едем — в Нагпур, или, скажем, на Нептун. Да мне было уже и всё равно куда. Как в тумане я вернулся в купе, обнаружив, что пассажиры и впрямь утряслись — трое до одного — и теперь у каждого из нас была полка. Я с трудом вскарабкался на свою, намереваясь проспать много часов подряд. Или даже дней. Но Гаутаму загорелось обсуждать политику.

— Понимаете, нашей стране необходим прогрессивный, благодетельный диктатор, — начал он. — и я не одинок в этом убеждении. На прошлой неделе в газете были результаты опроса; мои взгляды разделяет шестьдесят процентов опрошенных, то есть почти две трети!

— Беда в том, — услыхал я издалека собственный голос, — что большинство диктаторов нельзя назвать благодетельными.

— Нам необходим сильный лидер, пусть даже не особо благодетельный. Кто-то, кто мог бы подгонять нас пинками под зад. Во время чрезвычайного положения, при Индире Ганди[180], по крайней мере всё работало лучше. Даже поезда ходили по расписанию.

Использовать точность движения поездов как мерило благополучия общества всегда казалось мне странной идеей. В Германии поезда шли точно, как часы, даже когда там уничтожали шесть миллионов евреев.

— Может быть, всё же не диктатор, а ответственный политик, с которого можно спросить за его работу?.. — предложил я. Не совсем уверен, что вслух.

Гаутам зажёг сигарету, игнорируя табличку «НЕ КУРИТЬ». Наш генеральный менеджер и незнакомый четвёртый пассажир недвижно лежали на своих полках.

— Понимаете, все политики в Индии — это коррумпированная мафия, — сказал Гаутам. — Они заводят толпы и превращают их в банды. Смотрите, что вышло в Айодхье[181] с разрушением мечети Бабри-Масджид! За всем этим делом стояли политиканы. Это они разжигали ненависть толп. А Индира Ганди сказала — «Не проливайте кровь, откажитесь от ненависти!»[182]

Хотя я уже вдохнул столько отравы, сколько хватило бы, чтобы усыпить и гиппопотама, я был впечатлён его красноречием.

— Вы, я смотрю, восхищены Индирой Ганди!

— Нет, вовсе не восхищён. Семейство Ганди[183] правило страной как собственной фирмой. Но я считаю, что она была неизбежным и даже необходимым злом, — Гаутам затушил окурок об пол. — Точно вам говорю, если у Индии не будет сильного лидера, страна превратится в одну огромную Боснию.

— Мне кажется, вы преувеличиваете.

— Нисколько. Моя дочь, а ей всего восемь лет, как-то спросила меня — правда ли, что мусульмане едят детей хинду…

Некоторое время мы лежали молча, слушая стук колёс. Потом наш генеральный менеджер заворочался, сел на своей полке и, с горящими глазами и встрёпанный, обратился ко мне:

— Так что же случилось с вашей сборной по крикету?..

* * *

Нагпур знаменит своими апельсинами и тем, что расположен в географическом центре Индии. В остальном — это совершенно обычный индийский город. Мы въехали в него после часа терпеливого ожидания на окраине — словно машинисту сообщили, что город ещё не готов к приёму гостей. Как бы то ни было, а к тому моменту, когда поезд медленно подтянулся к платформе и наш вагон замер напротив вывески «ДАМСКИЙ ПИССУАР», я уже девятнадцать часов провёл в поезде.

Поскольку я «не пил/не ел ни чего, предложенного спутником/незнакомцем» — несмотря на то, что свежеобкурившийся Гаутам уверял, что один из незнакомцев, нагруженный жестяными судками с каким-то месивом, был разносчиком из кухонного вагона, — я умирал от голода. Но на станции не было видно никаких источников пропитания. Только одиноко возвышались автоматические весы с надписью «Я СКАЖУ ВАМ ВАШ ВЕС». На циферблат была налеплена бумажка, сообщавшая: «НЕ РАБОТАИТ».

Нас встретил менеджер конфетного производства — бодрый, весёлый пенджабец, который во время нашей первой встречи, в Дели, смеялся надо всем, что бы я ни говорил. Теперь он спросил меня, «нет ли у меня с собой свежих гениальных идей».

— Ничего у меня нет, кроме голода, — мрачно ответил я. — Тут где-нибудь есть, где позавтракать?

Он захихикал.

— Человек есть то, что он ест[184], — процитировал он вместо ответа.

— В таком случае я — ничто, — грустно пошутил я, вызвав очередной приступ хихиканья.

— У нас на фабрике вы сможете скушать столько печенья, бисквитов и конфет, сколько захотите, — пообещал он. Сбылась мечта маленького мальчика… но я-то давно уже не маленький мальчик.