Жорж

— Ни разу. И кто знает, увижу ли я их когда-нибудь, а ведь минута эта была бы самой счастливой в моей жизни; и все же я никогда не уговаривал их вернуться. Если они остаются там, значит, там они счастливее, чем были бы здесь, если не испытывают желания увидеть старого отца, значит, они нашли в Европе людей, которых полюбили больше, чем его. Пусть все будет так, как они хотят, особенно если они счастливы. И хотя я сильно скучаю по обоим, все-таки больше мне не хватает Жоржа, и самое большое горе мне доставляет то, что я никогда не получу весточки о его приезде.

— Если он не сообщает вам о своем возвращении, мсье, — заметил собеседник, тщетно пытаясь подавить волнение, то, быть может, потому, что хочет приехать внезапно, чтобы не мучить вас надеждой, а явиться нежданной радостью.

— Дай-то бог, — сказал старик, воздев руки к небу.

— Может быть, он хочет предстать перед вами неузнанным и до того, как вы узнаете его, насладиться сознанием вашей любви к нему?

— Ах! Невозможно, чтобы я его не узнал.

— Однако же, — вскричал Жорж, не способный больше сдерживать волнение, — вы не узнали меня, отец!

— Вы.., ты.., ты… — вскричал в свою очередь старик, окинув незнакомца жадным взглядом и дрожа всем телом.

Потом он произнес:

— Нет, нет, это не Жорж; правда, он немного похож на васино он невысокий, не такой красивый, как вы, он ребенок, а вы — мужчина.

— Это я, я, отец, неужели вы не узнаете меня? — вскричал Жорж. — Подумайте, прошло четырнадцать лет с тех пор, как я вас покинул, подумайте, ведь мне скоро двадцать шесть лет, а если вы сомневаетесь, то смотрите — вот шрам у меня на лбу, это след удара, который мне нанес Анри де Мальмеди в тот день, когда вы так прославились, захватив английское знамя. Примите меня в свои объятия, отец, И когда вы меня обнимете и прижмете к своему сердцу, вы перестанете сомневаться в том, что я ваш сын.

С этими словами незнакомец бросился к отцу, который, глядя то на небо, то на сына, долго не мог поверить счастью и не решался расцеловать Жоржа.

В этот момент у подножия горы Открытия появился Телемак; он шел, опустив голову, уныло глядя перед собой, в отчаянии от того, что опять возвращается к хозяину и не несет ему известий ни от одного из сыновей.

Глава VI. ПРЕОБРАЖЕНИЕ

Теперь пусть читатели позволят нам покинуть отца с сыном во время их счастливой встречи и, вернувшись вместе с нами к прошлому, согласятся проследить духовное преображение, происшедшее за четырнадцать лет с героем нашей истории, которого мы ранее показали мальчиком и только что — взрослым человеком.

Вначале мы хотели передать читателю то, что Жорж рассказал отцу о событиях, имевших место четырнадцать лет назад, но подумали, что такое повествование явилось бы отражением личных впечатлений и могло бы вызвать недоверие к человеку с таким характером, каким наделен у нас Жорж.

Потому мы решили по-своему рассказать эту историю во всех подробностях, и, поскольку это не личная исповедь, мы не скроем ничего, ни плохого, ни хорошего, и не утаим никаких мыслей, будь они похвальные или постыдные.

Итак, начнем.

Пьер Мюнье, чей характер мы уже пытались очертить, еще в начале своей сознательной жизни, и тогда, когда стал взрослым мужчиной, занял по отношению к белым позицию, от которой не отступал никогда; чувствуя, что у него нет ни сил, ни воли сражаться с бесчеловечным предрассудком, он решил обезоружить противников тем, что старался возвеличить свой род неизменным смирением и безграничной покорностью. Человек глубокого ума, он не пытался занять какую-либо должность или особое положение в обществе, старался затеряться в толпе, никому не показываться на глаза. Стремление, заставившее его отвлечься от общественных интересов, руководило им в личной жизни.

Щедрый по натуре и богатый человек, он не признавал в доме никакой роскоши и содержал его с монашеской скромностью. К тому же у него было около двухсот негров, что соответствует ренте более чем в двести тысяч ливров. Путешествовал он всегда верхом, до тех пор, пока возраст, а вернее, огорчения, сломившие его раньше времени, не заставили сменить эту скромную привычку; он купил паланкин, такой же простой, как у самого бедного обитателя острова. Тщательно избегая малейших ссор, всегда вежливый и любезный, он готов был оказать услугу даже тем, к кому в глубине души не чувствовал симпатии. Он предпочел бы потерять десять арпанов земли, чем начать или даже продолжить судебный процесс, в результате которого мог бы выиграть двадцать. Если у кого-нибудь из обитателей острова случалась нужда в участке, засаженном кофе, маниоком или сахарным тростником, он мог быть уверен, что найдет его у Пьера Мюнье, который еще поблагодарит его за то, что тот обратился именно к нему. Все эти добрые поступки, совершаемые по велению отзывчивого сердца, могли быть отнесены за счет его покорного характера. Это снискало ему дружбу соседей, но дружбу своеобразную: соседям и в голову не приходило сделать ему добро, они ограничивались тем, что