Жорж Дюамель. Хроника семьи Паскье

— Я затребовал штамм, и мне его доставили в назначенное время, я поддерживаю его путем пассажей на мышах и приготовил две серии по пятьсот ампул, другими словами — две разные вакцины. В одной серии культура ослаблена путем тиндализации, то есть...

— Продолжайте, продолжайте, я все понимаю.

— В другой серии культура ослаблена иодированием. Чтобы долго не распространяться, скажу вам, господин директор, что я только что распорядился уничтожить всю тысячу ампул и что мне приходится все начинать сызнова.

— Почему?

— Операции по тиндализации и иодированию превосходно разработаны и обычно поручаются лаборанту.

— Все это крайне досадно, — сказал г-н Лармина, мрачнея.

— Что и говорить, господин директор. Теперь мы сильно запаздываем, и я не уверен, поспеем ли к сроку. Вирус, как я уже сказал, сохраняется при помощи пассажей, и за ними должен регулярно следить лаборант. Именно он вводит животным вакцины и наблюдает за ними.

Господин Лармина резким движением отодвинул свое кресло в сторону. Он снял очки и протянул руку в сторону Лорана.

— Погодите, — проворчал о н . — Все это крайне досадно. Терпеть не могу склок.

— Господин директор, все очень просто. Нового лаборанта я наблюдаю уже целый месяц.

Господин Лармина зашагал взад и вперед около письменного стола.

— Вот уже третий раз вы жалуетесь мне на этого сотрудника. Первый раз поводом послужила его манера держаться. Согласитесь, господин Паскье, что это мелочь. Второй раз — память у меня, будьте уверены, отличная — вы обвинили господина Биро в том, будто он похищает лабораторных животных, в частности, кроликов. Мне знакомы такого рода жалобы. В основе их всегда лежат сплетни, совершенно недостойные хорошо поставленного учреждения.

— Господин директор, я тщательно наблюдал за сотрудником, с которым сейчас расстался...

— С которым вы расстались? Погодите, господин Паскье. Все это представляется мне чрезвычайно неприятным, чрезвычайно прискорбным.

— Я знаю, господин директор, что этот служащий удостоен горячими рекомендациями и пользуется в Институте особым покровительством.

Господин Лармина подскочил.

— Никто, — возразил он величественно, — никто не пользуется здесь особым покровительством, включая и заведующих лабораториями.

— Весьма возможно, господин директор. Позвольте все же обратить ваше внимание, что за последние несколько лет я уже дважды по своему усмотрению увольнял негодного сотрудника и не встречал при этом ни малейших возражений.

— Это совсем другое дело. В данном случае человеку предъявляется тяжкое обвинение.

— Вот именно, господин директор, весьма тяжкое. Представьте себе, что я в это время был бы болен и не произвел бы контрольных прививок, какие всегда делаю из предосторожности...

— Разве препарат оказался неактивным?

— Не неактивным, господин директор, а опасным, крайне опасным. Ампулы, которые я незамедлительно уничтожу, убивают мышей за несколько часов, ибо речь идет о вирусе, предварительно сильно активизированном.

— Знаю, знаю, — молвил г-н Лармина, подобрав бороду движением, выдававшим крайнюю растерянность. Старик прошелся по комнате и, приблизившись к Лорану, обычным жестом выбросил вперед руку. — Прискорбный факт, о которым вы сочли необходимым мне доложить, вы объясняете злонамеренностью?

— Позвольте, господин директор, — воскликнул Лоран, сильно покраснев. — Я не могу предположить, что вы сомневаетесь в уместности моих действий.

Господин Лармина махнул рукой, как бы отгоняя муху.

— Не будемте отклоняться в сторону. Объясняете ли вы действия господина Биро злонамеренностью?

— Нет, разумеется, нет, господин директор.

— Значит, и это уже не так тяжко, вы объясняете их небрежностью?

— Не только.

Старик неожиданно улыбнулся, морщины на его лице разгладились.

— Ни злонамеренность, ни небрежность. Что же тогда? Он пьет?

— Нет, господин директор, не очень, не чрезмерно.

— Ни злонамеренность, ни небрежность. Так что же тут такое?

— Гордыня, господин директор.

— Гордыня?

— Несомненно. Господин Биро, конечно, не имеет в виду причинять вред нашим португальским заказчикам, и ему нет никакого дела до пневмококкового менингита. Господин Биро убежден, что он все знает. Господин Биро из числа тех, кого я не могу ничему научить, и его, несомненно, никому никогда не удастся чему-либо научить. Когда я начинаю объяснять господину Биро какой-нибудь процесс, он не без добродушия отвечает: «Все это мне известно... Это ясно как день... Я выполнял работу и потруднее... Не беспокойтесь».

— Значит, господин Биро в точности следует всем вашим указаниям.

— Я, кажется, объяснил вам, господин директор, что господин Биро воображает, будто он все знает; я сказал, что он не признает ни малейшей дисциплины, делает все. как попало и считает себя при этом большим авторитетом. Я не могу положиться на господина Биро, когда речь идет о мало-мальски ответственной работе.

Господин Лармина сменил очки, поковырял в правом ухе мизинцем с ногтем-лопаточкой и два-три раза проговорил:

— Все это крайне досадно.