Жорж Милославский. Конец эпохи

— Попасть и ранить, а не поцарапать. О! Михаил, я настоящие метательные ножи на ТОЗе наковал. Есть желание покидать? Первый урок бесплатно.

— А давай! День уже кончился, практически. Можно в отдел не рваться. Там Маша грудью прикроет.

Зря я что ли заморачивался с ножеулавливателем? Раз есть мишень, должны быть и ножи. Хорошие получились клинья, я их залегендировал как колышки для палатки. А закалка нужна, чтоб в горах палатки крепить можно было. Покидали на славу, до усталости в плече. Я принцип вспомнил, Саенко объяснил — у него нормально пошло. Когда народ собрался на тренировку, они стали свидетелями того, как комсомольские руководители с шести метров уверенно метают ножи в центр мишени. Выглядело почти эпично. И ножи из мишени выдергивались с трудом после раскачки. Эдак я Мишу сделаю ковбоем или индейцем потихоньку.

Февраль надвигался с неумолимостью дорожного катка, вроде небыстро, но каждый день он подкатывался всё ближе. Петр Онегин смотрел на портрет Андропова в своем кабинете и мысленно спрашивал его: «Ну как же так, ну как вы довели страну до такой ситуации? Неужели Милославский говорил правду, и впереди ничего, кроме угасания или, того хуже, развала?» Слухи, осторожно собираемые им, не давали пищи для оптимизма. Первый человек государства явно угасал, причем об этом знали уже и американцы. Вовсю развернулись подковерные игры, отголоски которых слышались и внизу, если так можно было назвать аппарат ЦК ВЛКСМ. И было совершенно ясно, что гадский Жора опять прав — следующим «старцем за рулем» будет Черненко. И уже не оснований не верить этому пророку, что и Черненко ненадолго.

«Блин! Как же так? Не помню!» Онегин вдруг осознал, что Милославский не назвал фамилию последнего генсека и, как он сказал, «президента СССР». Не назвал Милославский или забыл он сам?! На минуту именно этот факт показался Петру самым важным. А потом отпустило: какая разница, в сущности? Забыл или не услышал. Милославский от него на расстоянии телефонного звонка. В любой момент можно организовать встречу, только спешить не надо. Год есть в запасе, куда спешить? Как-то вдруг вспомнилось первое предсказание, о смерти Брежнева, показавшееся нелепым и мистическим. Что-то изменилось? Один раз случай, два — уже система. Хуже того, Милославский своими подрывными речами начал влиять на ту картину, которую много лет наблюдал Петр. Из детства всплыла сказка «Снежная королева» и тролль со своим отравленным зеркалом. Его осколки, попадая в глаз превращали любую самую прекрасную картину в нечто ужасное и отвратительное. Жора тот же тролль. Гад, он называет обманом то, во что больше всего хочется верить. А верить хотелось в незыблемость страны и того порядка, который в ней сложился. Тычет тролль пальцем и говорит — вот тут гниет, вот тут уже труха, здесь предательство. А впрямь, тут труха, там предательство. А что делать — не говорит вражина. Мол, ничего уже не сделать.

А сам, враг такой, пытается. Глупо, наивно, ни сил нет, ни умений, а пытается. Видно по Милославскому, что выжигает изнутри такая же боль, что и Петра, только сильнее. Словно Жорж уже видел, как сгорает и тонет прекрасный корабль вместе с экипажем и пассажирами. А может и видел. Хрен их разберет, этих уникумов и их бесполезные пророчества. Вот назвал фамилию завербованного генерала КГБ — Калугин. И что с этим знанием делать? Кому из руководства можно сказать и что говорить?

— Товарищ полковник, мне один пацан нашептал — крот у нас. Генерал Калугин!

— Доказательства?

— Честное комсомольское! Вы проверку организуйте.

— Непременно! Пройдите, товарищ Онегин, вот с этими людьми, они вам покажут, куда. А за пацаном мы завтра скатаемся.

— «Скажите государю, что в Англии ружья точеным кирпичом не чистят!»

Только так, и никак по-другому. А и были бы доказательства, что в ответ? «Какие интересные документы! Кто вам их дал? С какой целью?»