Жорж Санд

Глава четвертая Война и коммуна

1 июля 1870 года Жорж Санд исполнилось шестьдесят шесть лет. «Здоровье в порядке, самочувствие очень хорошее, бодра, не ощущаю тяжести лет», — отмечала она. Знойная жара охватила Ноан; термометр в тени показывал 45 градусов; ни одной травинки; деревья пожелтели, листья опадали; африканская жара придавала всем предметам какой-то предсмертный вид. И затем бедствия, лесные пожары, волки, в растерянности бродившие вокруг дома, эпидемии. «Никогда не было такого печального лета, в довершение всего объявлена война…»

В довершение! Это дополнительное бедствие казалось скорее нелепым, чем опасным. Санд могла бы понять войну для освобождения Италии, но между Францией и Германией «в данный момент это только вопрос самолюбия, хотят узнать, у кого оружие лучше». Плошю, очень шовинистически настроенный, писал ей из Парижа, что народ «ревет в восторге». Она отвечала грустно: «В провинции это не так. Все удручены: все видят в этом игру властителей…» Флоберу: «Я считаю эту войну постыдной… Мальбрук в поход собрался… Какой урок для народов, которые хотят абсолютной монархии!»

Начало августа было ужасным. Никаких вестей из армии. Это мрачное ожидание становилось мучительным. Газетам заткнули рты, они ничего не сообщали. Жорж Санд наблюдала ярость крестьян против императора: «Нет ни одного, который не говорил бы: «Мы всадим первую пулю ему в голову»!» Они этого не сделают; они будут очень хорошими солдатами… Но это недоверие, нелюбовь, решение наказать при будущем голосовании». Жюльетте Адам: «Нужно одним ударом покончить с пруссаками и империями». Морис хотел было служить в армии, но все было как-то непонятно. «К оружию! Какому оружию?» Не хватало ружей, продовольствия, всего. «Три пруссака могли бы взять Лa Шатр; никаких мер не было принято на случай вторжения».

К концу августа начали распространяться сведения о происшедшем бедствии. Дневник Жорж Санд, 4 сентября 1870 года: «Наконец официальная телеграмма. Зловещая!.. Единственное утешение: император в плену. Но наши бедные солдаты! Сколько должно быть убито, чтобы сорок тысяч солдат сдались… Это конец империи, но при каких условиях…» 5 сентября 1870 года: «Морис разбудил меня и рассказал, что в Париже без сопротивления объявлена республика, событие громадное, единственное в истории народов… Бог покровительствует Франции. Она вновь стала достойной его взора…» Эдмону Плошю: «Все-таки да здравствует республика!..»

В сентябре эпидемия оспы опустошила Ноан. Нужно было удалить маленьких девочек. Вся семья уехала в Крез. Лоло и Титит играли в пруссаков с ружьями из стеблей тростника. На деревенских площадях мальчики заменяли ружья палками. Жорж страдала одновременно как француженка и как пацифистка. Она горестно удивлялась немцам: «Они приходят холодные, суровые, как снежная буря, неумолимые в своем упорстве, свирепые, когда это им нужно, хотя внешне производят впечатление добрейших людей. Они ни о чем не думают: сейчас не то время; размышление, жалость, угрызение совести ждут их у домашнего очага. В походе они действуют, как военные машины, бессознательные и ужасающие…» Как Жюль Фавр, Санд хотела мира, но не позорного.

Возвратившись в Ноан, она узнала, что два воздушных шара, названных «Арман Барбес» и «Жорж Санд» покинули осажденный Париж. «Барбес» привез в Тур молодого депутата, уже известного оратора Леона Гамбетту, который утверждал, что еще можно вооружить Францию и выиграть войну. Жорж в это не верила: «Наши диктаторы в Туре настроены слишком оптимистично». Импровизированные Гамбеттой армии не внушали доверия осмотрительной крестьянке Жорж Санд. Настоящая, узаконенная выборами республика была ее мечтой, но продолжительная диктатура, не подтвержденная даже успехом оружия, внушала ей ужас.

Дневник Жорж Санд,7 декабря 1870 года:Никто ничего не понимает; все сходят с ума. Мы обречены на одиночество, мы похожи на пассажиров судна: со всех сторон его бьют ветры, и оно не может сдвинуться с места…