Жорж Санд

Прочитав это удивительное послание, Казимир почувствовал, что в нем борются различные чувства: боязнь разочаровать жену, угрызение совести, что он сделал ее такой несчастной, и страх очутиться в смешном положении. После одного богатого возлияниями обеда он поделился своими горестями с Ипполитом, жившим в ноябре 1825 года в Шатору. Циник по натуре, Ипполит не был способен к возвышенным чувствам. Он написал Авроре письмо, полное упреков. Она его резко отчитала:

Ты относишься ко мне с презрением, по твоим словам, у меня все недостатки плохой жены. Кто же тебе это сказал? Во всяком случае, не Казимир; нет, пусть весь свет это говорит, я все равно не поверю…

У братьев и сестер более трезвое и суровое суждение друг о друге, чем у мужей и жен. Ипполиту был симпатичен его зять, тем более что они были собутыльниками. Он упрекал Аврору в том, что из-за нее Казимир болен и несчастлив. А Казимиру он советовал быть построже с женой. Но Казимир отказывался слушать советы милого пьяницы. У него тоже закружилась голова от романтики: он хотел подняться так высоко, чтобы его жене не пришлось краснеть за него. Страдание возвышает душу; несчастье — путь к чувствительности; сердце мужает в беде. Вечный муж внезапно почувствовал желание принести себя в жертву.

Казимир — Авроре, 13 ноября 1825 года:Мой милый ангел, ты даже не представляешь, какие я сегодня видел сны. Расскажу о двух из них, вернее, второй сон был продолжением первого. Не знаю — где, но я был вместе с моим отцом. Он спрашивает меня: «Почему ты грустен, Казимир? У тебя горе?» — «О нет, мой бог! — отвечаю я. — Но я устал от жизни, я хочу умереть». — «Прекрасно, друг мой, прекрасно, очень хорошо, это благородное чувство, — вскричал он, — такое чувство воспламеняет воображение, воспитывает душу и побуждает на поступки, великие и благородные». Он очень много говорил на эту тему. Наконец, я сказал ему: «Прощайте, отец мой, прощайте». Я уехал — куда-то, куда — не знаю. Но вдруг я очутился в Париже, на обеде, где собрались наши летние знакомые и парижские друзья. Я вошел в столовую, вижу Станислава и тебя рядом с ним, ты лежишь на какой-то доске, бледная, с искаженным лицом, при последнем издыхании… Мне кажется, что меня все покинули. Мне не лучше и сейчас; мысли смешались. Голову сдавило обручем; мысли туманные, считать не могу… Не знаю, откуда у меня все эти мрачные мысли. Больше всего я сожалею о том времени, когда ты меня бранила. Ты плакала, моя кошечка. У меня был обиженный вид, но на самом деле я был доволен. Ты любила меня, моя дорогая, ты часто мне говорила это. Брани меня, как тогда… Я бегу от своей комнаты, как от чумы; стоит мне зайти туда, как я ощущаю страшную тяжесть на сердце. И ни одной души, которая сочувствовала бы моему горю, ни одного сердца, которое могло бы понять меня. О человек! Ты состоишь только из надменности и зависти! Но я замолкаю. Я слишком вознесся. Я боюсь упасть.