Жорж Санд

Сердце, — грустно скажет она в заключение, — останется чистым, как зеркало… оно было пылким, оно было искренним, но оно было слепым; его не смогли омрачить, его разбили. Я уезжаю в Пиренеи… Что я слышу? Уже обед?

И звонок к обеду остановил эту первую попытку.

В этих записях был уже виден талант, в них были и шутливость, и отчаяние. От надежды на духовное перерождение своего мужа она отказалась. Опечаленный потерей жены, неспособный завоевать ее снова, сознающий свое ничтожество перед ней, Казимир пил все больше и больше. Она чувствовала, что Орельен отдаляется от нее. Он дал Авроре клятву в том, что будет уважать ее, но никак не в том, что не будет искать удовольствий на стороне. Он сам разрушил пьедестал, на который Аврора хотела его возвести.

Орельен — Авроре, 15 мая 1828 года:Вы придумали некий идеал разума, мудрости; в своем воображении вы создаете существо, наделенное этими свойствами, и, создав его в своей фантазии, вы говорите: это такой-то. Нет, нет, у меня нет установившихся или обдуманных взглядов на все. Сказать вам правду? Разрушить идол одним ударом? У меня, к моему стыду, нет окончательных взглядов ни на что…

Значит, удержать мужчин без плотской связи с ними невозможно? Она приходила к этому убеждению. Быть любимой, не отдаваясь, быть в одно и то же время роковой женщиной и амазонкой, безупречной женой и обожаемой любовницей — это только красивая мечта, невыполнимая в действительности.

Она вновь встретилась с тем самым Стефаном Ажассон де Грансань, с которым когда-то в своей девичьей комнате занималась сентиментальной остеологией. Он стал настоящим ученым, а его лицо, окаймленное бородой, было таким же красивым, хотя и не по возрасту постаревшим: «Он еще борется со смертью за остаток своей увядшей молодости, которая будет цвести уже недолго. Наполовину чахоточный, наполовину безумный, он приехал сюда в надежде на выздоровление». Ее взволновал вид этих впалых щек, этих мутных глаз, сгорбленной фигуры. Все в нем ее притягивало. Он пробудил в ней первые любовные волнения; он обладал большими познаниями, а она любила познавать; он себя называл атеистом, и она, сама верующая, была потрясена такой смелостью; она видела, что он тяжело болен, и ей нравилось ухаживать за больным. В 1827 году он жил в Париже, где поступил в естественноисторический музей, чтобы сотрудничать с Кювье. Латинист, эллинист, натуралист, он свободно переводил научные труды великих писателей Греции и Рима. Он написал эрудированное, но лишенное таланта предисловие к «De Natura Rerum» [12]Лукреция. Порой Авроре казалось, что она, наконец, нашла учителя, которого искала. Вскоре в Ла Шатре решили, что она компрометирует себя своими отношениями со Стефаном. Когда Стефан уезжал из Берри, Ипполит Шатирон, поселившийся в Париже со своей молодой женой Эмилией де Вильнев, принимал его у себя и писал о нем Авроре:

Ипполит Шатирон — Авроре Дюдеван:Мне кажется, что в основном все его болезни происходят от беспорядочной жизни. Это настоящий мот; когда у него есть деньги, он помогает всем друзьям, его кошелек открыт для всех… Не знаю человека лучше его! По образованию и уму он гораздо выше, чем все думают; это блестящая башка! Он, несомненно, скоро добьется известности, если найдет на это время, и будет недурно зарабатывать…

Другое письмо Ипполита. — Авроре:Наш Друг Стефан после новых безрассудств опять болен. Он работал ночами; поднялся жар. Я пробовал читать ему нотации… кончилось тем, что он стал уверять, что я более сумасшедший, чем он сам…