Жорж Санд

К 30-му году парламентская борьба достигла крайней остроты. Либеральная буржуазная пресса открыто высказывала свое недовольство правительственными реакционными тенденциями. Революционные настроения, охватившие под влиянием общеевропейской реакции Италию и Испанию, распространение тайных обществ, многочисленные политические партии — республиканская, бонапартистская, орлеанская (сторонники младшей ветви Бурбонов) — создали общее тревожное настроение и пробуждали надежды на близкие перемены. Неорганизованный еще ремесленный пролетариат, изнемогший под тяжестью нищеты, явившейся следствием наполеоновских войн и реставрации, представлял собою могучую силу, которую легко можно было вызвать на вооруженную борьбу с существующим строем во имя туманных обещаний свободы и материального улучшения быта.

Король Карл X — недальновидный политик — захотел усмирить разгорающиеся страсти актом самодержавной воли. 25 июля были подписаны ордонансы, отменяющие выборы в палату и уничтожающие свободу печати. Таким образом нарушалась хартия — акт, подписанный Бурбонами при реставрации, акт, гарантирующий стране конституцию. Конституционный монарх открыто переходил на роль самодержца.

Баррикады перерезали улицы Парижа. Пролетариат под пенье Марсельезы вышел на улицу с криком: «Да здравствует хартия». Рабочие-печатники, оставшиеся без работы вследствие массового закрытия газет, составляли передовые отряды бойцов, лидеры либеральных партии братались с рабочими и студентами, разжигая их революционный пыл. Поседевший оперный герой Лафайет, поэт Ламартин, банкир Лафитт стали вожаками движения. В течение трехдневных кровопролитных боев на улицах Парижа окрыленный надеждами пролетариат думал, что борется за республику. Республика еще не была скомпрометирована в глазах рабочих: республика должна была ослабить власть работодателя, улучшить материальный быт, республика открывала пути к политическому и социальному росту пролетариата. Так думали бойцы, вышедшие в 30-м году на баррикады.

Монархия Карла X была сметена. Сам король бежал из Парижа, ближайшие министры — Полиньяк Шантелоз и Гернон Ранвиль — были заключены в Венсенский замок, но одновременно с одержанной победой угасли и надежды победителей. Финансовая буржуазия думала только об укреплении своих завоеваний; эти завоевания шли, разумеется, в разрез с интересами рабочих; пролитая кровь послужила только на пользу финансистов, и тотчас после одержанной победы главари буржуазии устремили всю свою энергию на подавление революции. Рабочих разоружали, усыпляя их бдительность благодарственными речами и изъявлением уважения, а тем временем организовывалась национальная гвардия, составленная исключительно из представителей буржуазии.

Г-н Ремюза идеолог буржуазии — заявлял на страницах «Le globe», «что июльское восстание не преследовало революционных целей, а было лишь протестом против нарушения хартии. Франция оставалась монархической и ей надлежало только найти претендента на пустующий трон. Он нашелся в лице Людовика-Филиппа, герцога Орлеанского, сына младшего брата Людовика XVI.

Покладистый характер, семейные добродетели и внешнее добродушие герцога Орлеанского делали его весьма подходящей фигурой для роли отца страны, которую буржуазия надеялась держать в руках посредством своего ставленника. Генерал Лафайет, обнимая Людовика-Филиппа, заявил: «Вот лучшая из республик».

Революция была окончена.

Пробужденье после дней надежд было тягостно. Обескровленный пролетариат получил в награду за свой героизм много прекрасных слов и ничего больше. Революционный порыв, подавленный новой, еще более тягостной реакцией, ушел в глубь рабочих масс, проявляясь отдельными вспышками. Республиканская партия чувствовала себя разбитой; средняя буржуазия и трудовая интеллигенция не получили никаких преимуществ сравнительно с тем, что они имели во времена монархии Карла X. Они по-прежнему оставались вне сферы политической борьбы. Торжествовала финансовая буржуазия, нанесшая смертельный удар родовой аристократии и расчистившая себе путь для дальнейшего процветания.

Глубокое уныние — следствие несбывшихся надежд — охватило интеллигенцию. Благодаря конкуренции и бешеной лихорадке спекуляции, ознаменовавшей торжество капитала, жизнь становилась с каждым днем труднее и тяжелее; республиканские идеалы казались разрушенными, вера в революцию была временно утрачена.