Жорж

Единственная неопровержимая, достоверная и роковая истина состояла в том, что он находился в руках своих врагов.

Жорж был слишком горд, чтобы задавать какие-нибудь вопросы, и слишком высокомерен, чтобы просить о каких-нибудь услугах. Стало быть, он не мог знать, что произошло на самом деле. И тем не менее его душу терзали две страшные тревоги.

Спасся ли его отец?

Любит ли его по-прежнему Сара?

Эти мысли всецело занимали его; они сменяли друг друга, как прилив и отлив, и беспрестанно волновали его сердце.

Душевная буря не проявлялась в его внешнем облике. Он был бледен, хладнокровен и спокоен, как мраморная статуя, причем не только в глазах тех, кто посещал тюрьму, но и в своих собственных.

Когда врач нашел, что у раненого достаточно сил, чтобы выдержать допрос, он сообщил об этом властям, и на следующий день судебный следователь в сопровождении секретаря явился к Жоржу. Тот не мог еще встать с постели, но, тем не менее, с уважением приветствовал представителей власти; проявив терпение, полное достоинства, приподнявшись на локте, он объявил, что готов отвечать на все поставленные ему вопросы.

Наши читатели хорошо знают характер Жоржа и не подумают, что у него могла возникнуть мысль отрицать предъявленные ему обвинения. Он отвечал на все вопросы с полной правдивостью, впрочем, объяснил, что сейчас он еще слишком слаб, поэтому не сегодня, а завтра сможет сам продиктовать секретарю подробную историю заговора. Предложение показалось слишком заманчивым, чтобы чиновники правосудия могли от него отказаться.

Поступая так, Жорж ставил перед собой двойную цель: ускорить ход процесса и взять на себя всю ответственность.

На следующий день чиновники снова пришли к нему. Жорж продиктовал обещанное показание, но, поскольку он умолчал о предложениях, сделанных Лайзой, следователь прервал его, заметив, что Жорж упускает возможность оправдать себя, поскольку, принимая во внимание смерть Лайзы, бремя ответственности ни на кого не ляжет.

Только теперь Жорж узнал о смерти Лайзы и о том, каким образом он погиб: до сих пор это время его собственной жизни было покрыто мраком.

Он ни разу не произнес имени своего отца, оно вообще в деле не упоминалось; по еще более веским обстоятельствам не было произнесено и имя Сары.

Показаний Жоржа было вполне достаточно для того, чтоб прекратить дальнейший допрос. Жоржа больше никто не посещал, кроме врача.

Как-то утром доктор увидел Жоржа на ногах.

— Сударь, — обратился он к нему, — я запретил вам вставать с постели еще несколько дней: вы слишком слабы.

— Простите, мой дорогой доктор, — ответил Жорж, — вы наносите мне оскорбление, сравнивая с рядовыми преступниками, нарочно отдаляющими день суда; я же чистосердечно уверяю вас, что хочу ускорить решение этого дела. Неужели вы полагаете, что стоит быть таким уж излеченным, чтобы умереть? У меня достаточно сил, мне кажется, чтобы достойно взойти на эшафот, — это все, что от меня могут потребовать люди, и все, о чем я могу просить Бога.

— Но кто вам сказал, что вы будете приговорены к смертной казни? — спросил врач.

— Моя совесть, доктор; я участвовал в игре, и ставкой в ней была моя голова, я проиграл и готов расплатиться, вот и все.

— И все же, — сказал врач, — я считаю, что вам необходимо еще несколько дней для укрепления сил, иначе вам трудно будет выдержать судебные прения и ожидание приговора.

Но в тот же день Жорж написал судебному следователю, что он совершенно здоров и находится всецело в распоряжении суда.

Через день началось судебное разбирательство.

Жорж, представ перед судьями, с волнением осмотрелся вокруг и с радостью обнаружил, что он единственный обвиняемый.

Затем он окинул спокойным взглядом зал: весь город присутствовал на суде, за исключением г-на де Мальмеди, Анри и Сары.

Некоторые из присутствующих, казалось, жалели обвиняемого; но на большинстве лиц выражалась лишь удовлетворенная ненависть.

Что касается Жоржа, то он, как всегда, был спокоен и надменен. На нем были черный сюртук и черный галстук, белый жилет и белые панталоны.

Две его орденские ленты были прикреплены к петлице.

Ему назначили казенного адвоката, так как он отказался сделать выбор сам: Жорж не хотел, чтобы кто-либо даже пытался защищать его дело.

То, что сказал Жорж, не было оправдательной речью, то была история его жизни. Он не скрывал, что прибыл на Иль-де-Франс, чтобы вести борьбу всеми возможными средствами против предубеждений, унижающих цветных людей, но не обмолвился ни словом о том, почему он поторопился осуществить свой замысел.

Один из судей задал ему несколько вопросов о г-не де Мальмеди, но Жорж попросил разрешения не отвечать на них.

Хотя подсудимый делал все возможное, чтобы облегчить процесс суда, прения продолжались три дня, ведь даже когда адвокатам нечего сказать, они всегда все равно говорят.

Прокурор говорил четыре часа — он произнес сокрушительную речь.

Жорж слушал это длинное выступление с величайшим спокойствием, подтверждая свои признания одобрительными кивками.

Затем, когда речь прокурора была закончена, председатель спросил обвиняемого, желает ли он взять слово.