Жорж

А вам, следившим за нами глазами и мыслью, позвольте теперь рассказать о чудесной стране с ее вечно плодородными полями, о стране, где урожай собирают два раза в год, где весна и лето следуют друг за другом, беспрестанно чередуясь, и где плоды приходят на смену цветам, а цветы — плодам. Позвольте мне рассказать вам о поэтическом острове, ноги которого погружены в море, а голова прячется в облаках; словно Венера, его сестра, этот остров, рожденный из морской пены, поднимается из влажной колыбели к своему небесному царству, украшенный то сверкающим днем, то звездной ночью — вечными нарядами, которые даровал ему сам Господь и которые Англия не смогла еще у него отнять.

Пойдемте же, и, если воздушные путешествия пугают вас не больше, чем морские, ухватитесь, подобно новому Клеофасу, за край моего плаща: я перенесу вас на перевернутый конус Питербота — самой высокой горы на острове после пика Черной реки. Оказавшись там, мы посмотрим во все стороны: направо, потом налево, вперед и назад, вниз и вверх.

Над нами вы видите небо, всегда чистое, усеянное звездами, как лазурная скатерть, где Бог своей поступью поднимает золотую пыль, любая частица которой являет собой целый мир.

Под нами весь остров: он расстилается у наших ног как географическая карта в сто сорок пять льё в окружности, со своими шестьюдесятью реками, которые кажутся отсюда серебряными нитями, привязывающими море к берегам острова, и тридцатью горами, увенчанными султанами рогожных деревьев, такамаков и пальм. Среди всех рек обратите внимание на водопады Убежища и Источника: из глубины лесов, где они зарождаются, их потоки со страшным шумом, подобным грохоту бури, несутся на встречу с морем, а оно ждет их и, спокойное или бушующее, отвечает на этот вечный вызов то презрением, то гневом; победители соревнуются, кто из них совершит на земле больше опустошений и прогремит сильнее. Потом, после такой картины пустого тщеславия, полюбуйтесь Большой Черной рекой, спокойно несущей живительные воды; она отдает свое славное имя всему, что ее окружает, доказывая тем самым победу мудрости над силой и спокойствия — над гневом. Среди всех этих гор вы увидите и утес Брабант — гигантского часового, стоящего на северной оконечности острова, чтобы защищать его от внезапных нападений врага и от яростных волн океана. Посмотрите на пик Трех Сосцов, у подножия которого протекают две реки — Тамариндовая и Крепостная, — как будто индийская Исида захотела во всем оправдать свое имя. Наконец, посмотрите на Большой Перст, самую величественную вершину острова после Питербота, где мы с вами находимся. Этот пик как будто поднимает к небу палец, чтобы показать хозяину и его рабам, что над ними есть Судия и он решит их дела по справедливости.

Перед нами Порт-Луи, некогда Порт-Наполеон, столица острова, с многочисленными деревянными домами, с двумя ручьями, после каждой грозы превращающимися в потоки, с островом Бочаров, защищающим подступы к городу, и с пестрым населением, состоящим, кажется, из представителей всех народов мира — от ленивого креола (тот, если ему нужно перейти на другую сторону улицы, заставляет нести себя в паланкине, а говорить для него так утомительно, что он приучил своих рабов повиноваться жестам) и до негров, которых утром ведут на работу, погоняя кнутом, а вечером тем же кнутом возвращают домой. Между этими двумя крайними ступенями социальной лестницы вы видите ласкаров — зеленых и красных (вы их отличите по чалмам только этих двух цветов и по бронзовым лицам, являющим смесь малайского и малабарского типов). Посмотрите на негра-волофа, высокого и красивого уроженца Сенегамбии, черного, как гагат, с горящими, как карбункулы, глазами, с белыми, словно жемчуг, зубами. А вот маленький китаец с плоской грудью и широкими плечами, с голым черепом и висячими усами; никто не понимает, что он говорит, и все же все с ним общаются, потому что он продает любые товары, знает все ремесла и все профессии, потому что китаец — это еврей колонии. Малайцы, меднолицые, маленькие, мстительные, хитрые, всегда забывают благодеяние и вечно помнят обиду; как цыгане, они продают такие вещи, о которых принято спрашивать только вполголоса. Мозамбикцы, кроткие, добрые и глупые, вызывают уважение только своей физической силой. Малагасийцы, хитрые, изворотливые, с оливковым цветом лица, с широким носом и толстыми губами, отличаются от негров-сенегальцев красноватым оттенком кожи. Намакасы, стройные, ловкие и гордые, с детства приученные к охоте на тигров и слонов, изумляются, что их перевезли на землю, где нет чудовищ, с которыми надо бороться. Наконец, среди них всех — английский офицер из островного гарнизона или портовой стоянки, английский офицер в ярко-красном жилете, с кивером в форме фуражки и в белых штанах; с высоты своего величия он смотрит на креолов и мулатов, на хозяев и рабов, на колонистов и туземцев, говорит только о Лондоне, хвалит только Англию и уважает лишь самого себя.