Жозеф Бальзамо. Том 1

Когда Бальзамо ушел, Жильбер остался и погрузился уже не в наблюдения, а в созерцание красавицы Андреа, застывшей в непринужденной позе; затем юноша с удивлением заметил, что она спит. Еще несколько минут он не двигался с места, желая убедиться, что ее неподвижность в самом деле объясняется сном. Затем он выпрямился и стиснул голову обеими руками, словно, боясь, как бы под напором нахлынувших мыслей у него не лопнул череп; потом под влиянием желания, похожего на вспышку бешенства, он произнес:

— Только припасть к ее руке, только припасть губами к ее руке! Ну, Жильбер, смелее! Я так хочу!

Выговорив эти слова, он уже больше не боролся с собой, а устремился в прихожую и подкрался к двери гостиной, которая от его прикосновения открылась так же бесшумно, как до того перед Бальзамо.

Но едва он отворил дверь и оказался лицом к лицу с девушкой, от которой его ничто более не отделяло, как ему стало ясно, сколь чудовищно то, что он совершил: он, Жильбер, сын арендатора и крестьянки, робкий и даже почтительный молодой человек, который из глубины своей безвестности едва осмеливался поднять глаза на гордую и надменную девицу, сейчас коснется губами края платья или кончиков пальцев уснувшей принцессы, которая может, пробудившись, испепелить его взглядом. При этой мысли рассеялись все тучи упоения, сбившие его с толку и заморочившие ему разум. Он остановился, держась за наличник двери: ноги у него дрожали так сильно, что он боялся упасть.

Но Андреа была так глубоко погружена в задумчивость или сон — Жильбер так и не знал наверняка, спит она или задумалась, — что не делала ни малейшего движения, хотя могла бы слышать, как бьется у Жильбера сердце, которое он изо всех сил старался унять; он постоял еще мгновение в нерешительности: девушка была неподвижна.

Сидевшая легко опершись на руку, с длинными ненапудренными волосами, разметавшимися по воротнику и по плечам, она была до того хороша, что пламя, лишь приглушенное, но не погашенное страхом, вспыхнуло в нем вновь. У него опять закружилась голова; его охватило какое-то упоительное безумие; его сжигало желание дотронуться до какой-нибудь вещи, которой касалась она; и он снова сделал шаг по направлению к девушке.

Под его нетвердой ногой скрипнул паркет; при этом звуке на лбу у молодого человека выступил холодный пот, но Андреа, казалось, ничего не слышала.

— Спит, — прошептал Жильбер. — Какое счастье! Она спит.

Но через три шага Жильбер опять остановился: его смутило одно обстоятельство: это был непривычный блеск свечи, которая готова была погаснуть и испускала те последние яркие вспышки света, которые предшествуют потемкам.

Не считая этого, ни звука, ни дуновения не слышно было в целом доме; старый Ла Бри уже лег и наверняка уснул. У Николь погас свет.

— Ну, смелее, — сказал себе Жильбер.

И сделал еще один шаг.

Странно: паркет опять скрипнул, но Андреа не шевельнулась.

Столь крепкий сон показался Жильберу странным и даже испугал его.

— Она спит, — повторил он; мысли его метались, заставляя его двадцать раз в минуту менять решение, как это бывает с трусами и влюбленными: трусы тоже ведь не хозяева своему сердцу. — О Господи, она спит!

Так, переходя от страха к надежде, Жильбер очутился наконец в двух шагах от Андреа. Теперь он словно подпал под власть неких чар: захоти он убежать, бегство было бы невозможно: едва он вступил в сферу притяжения, центром которой была девушка, как почувствовал, что связан, опутан по рукам и ногам, побежден; он упал на колени.

Андреа по-прежнему была неподвижна, безгласна, словно статуя. Жильбер коснулся края ее платья и поцеловал его.

Потом он медленно, не дыша поднял голову: его глаза искали глаза Андреа.

Глаза Андреа были широко открыты, но она его не видела.

Жильбер не знал, что и думать, изумление буквально сразило его. На миг он перепугался, решив, что она умерла. Чтобы проверить, он осмелился взять ее за руку: рука была теплая, он почувствовал биение пульса. Но пальцы Андреа остались неподвижно лежать в пальцах Жильбера. Тогда Жильбер, несомненно опьяненный этим сладостным прикосновением, вообразил, что она видит, чувствует, что она угадала его немую любовь; бедный слепой глупец, он вообразил, будто она ждала его прихода, что молчание ее было знаком согласия, неподвижность — благосклонностью.

Тогда он поднес руку Андреа к своим губам и запечатлел на ней долгий лихорадочный поцелуй.

Внезапно Андреа вздрогнула, и Жильбер почувствовал, как она его оттолкнула.

— Я погиб! — шепнул он, выпуская руку девушки и падая ничком на паркет.

Андреа поднялась, словно подброшенная пружиной; глаза ее даже не скользнули по простертому на полу Жильберу, который был почти раздавлен стыдом и ужасом и даже не в силах был умолять о прощении, уверенный, что на это не стоит надеяться.

Но Андреа, высоко подняв голову и вытянув шею, словно влекомая какой-то тайной силой к невидимой цели, мимоходом задела плечо Жильбера, прошла мимо него и направилась к двери скованной походкой.