Жозеф Бальзамо. Том 1

Будь Андреа в обычном расположении духа, она, быть может, посмеялась бы шутке горничной и не заметила бы таящейся в ней горечи. Однако в это утро нервы у нее были натянуты как струны. Каждому слову Андреа, каждому ее движению предшествовала нервная дрожь. Даже малейшее мысленное усилие составляло для нее препятствие, которое всякий раз нужно было преодолевать; выражаясь современным языком, Андреа была раздражена. Слово это — удачное изобретение филологов: оно напоминает нам о дрожи, которая пронизывает нас, если мы откусим кусок какого-нибудь очень терпкого плода или прикоснемся к чему-либо шероховатому.

— Это что еще за шуточки? — внезапно придя в себя, осведомилась Андреа, к которой вдруг вернулась ее проницательность, исчезнувшая было из-за дурного самочувствия.

— Это не шуточки, мадемуазель, — отвечала Николь. — Шуточки хороши для знатных дам, а я — бедная девушка и честно говорю только то, что есть.

— Так что же ты говоришь?

— Мадемуазель клевещет на Жильбера, который к ней очень внимателен. Вот и все.

— Он лишь выполняет то, что должен делать слуга.

— Но Жильбер не слуга, ему денег не платят.

— Он сын наших бывших арендаторов, мы его кормим, даем ему кров, а он взамен ничего не делает. Тем хуже для него, потому что в таком случае он вор. Но к чему это вы клоните и почему с таким рвением защищаете мальчишку, на которого никто не нападает?

— О, я прекрасно знаю, что мадемуазель на него не нападает, — ответила Николь с улыбкой, хотя внутри вся ощетинилась.

— И сейчас я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

— Потому что мадемуазель просто не хочет понять.

— Довольно, — строго отрезала Андреа, — сию же минуту объясните, что вы хотите сказать.

— То, что я хочу сказать, мадемуазель знает получше моего.

— Ничего я не знаю и даже не догадываюсь, потому что у меня нет времени заниматься вашими загадками. Вы просите моего согласия на ваше замужество, не так ли?

— Да, мадемуазель, и прошу вас не сердиться на меня за то, что Жильбер меня любит.

— Да какое мне дело до того, любит вас Жильбер или нет? В самом деле, вы меня уже утомили.

Николь подскочила, словно молодой петушок. Гнев, так долго сдерживаемый, наконец прорвался:

— А может быть, мадемуазель говорила то же самое и Жильберу?

— Да разве я разговариваю с вашим Жильбером? Оставьте меня в покое, мадемуазель, вы просто спятили.

— Если вы с ним не разговариваете или больше не разговариваете, то, думаю, лишь с недавних пор.

Андреа подошла к Николь и окинула ее великолепным, полным презрения взглядом.

— Вы уже целый час собираетесь сказать мне какую-то дерзость. Говорите же, я требую.

— Но… — Николь запнулась, немного смутившись.

— Вы утверждаете, что я разговаривала с Жильбером?

— Да, мадемуазель.

Андреа внезапно пришла мысль, которую она раньше просто не допускала.

— Боже милостливый, бедняжка ревнует! — расхохотавшись, воскликнула она. — Успокойся, моя бедная Леге, я не смотрю на твоего Жильбера и даже не знаю, какого цвета у него глаза.

Андреа почувствовала, что уже готова простить девушку, которая, как оказалось, не надерзила ей, а просто вбила себе в голову невесть что. Николь же, напротив, сама выглядела оскорбленной и не собиралась ничего прощать.

— Я думаю, — сказала она, — этого и не узнаешь, если смотреть на человека ночью.

— Как ты сказала? — спросила Андреа, которая уже начала что-то понимать, но никак не могла в это поверить.

— Я сказала, что раз мадемуазель разговаривает с Жильбером лишь по ночам, как вчера, например, то хорошенько рассмотреть его лицо довольно трудно.

— Если вы сейчас же не объяснитесь, вам не сдобровать! — сильно побледнев, воскликнула Андреа.

— Нет ничего проще, мадемуазель, — забыв обо всякой осторожности, проговорила Николь. — Этой ночью я видела…

— Тише, меня кто-то зовет, — прервала служанку Андреа.

И действительно: снизу послышался крик:

— Андреа! Андреа!

— Это ваш батюшка, мадемуазель, и с ним гость, который у нас ночевал, — пояснила Николь.

— Спуститесь и скажите, что я не могу выйти, что мне дурно, что я чувствую себя разбитой, а потом возвращайтесь, чтобы мы могли закончить этот странный разговор.

— Андреа! — опять послышался голос барона. — Господин Бальзамо просто хочет пожелать тебе доброго утра.

— Ступайте же! — повторила Андреа, королевским жестом указывая Николь на дверь.

Николь повиновалась, как повиновались приказам Андреа все, — без возражений и недовольных мин. Но только Николь вышла, как Андреа охватило странное чувство: несмотря на свое нежелание показываться на люди, она ощутила, что какая-то мощная, непреодолимая сила тянет ее к окну, которое служанка оставила приоткрытым. Она подошла и увидела Бальзамо: глубоко поклонившись, он сверлил ее взглядом. Она покачнулась и, чтобы не упасть, схватилась за ставню.

— Добрый день, сударь, — в свою очередь проговорила Андреа.

Она произнесла эти слова как раз в тот миг, когда Николь вернулась, предупредив барона, что его дочь не выйдет; девушка так и застыла с разинутым ртом, изумляясь такой противоречивости своей госпожи.

Андреа, сразу обессилев, упала в кресло. Бальзамо продолжал на нее смотреть.