Жозеф Бальзамо. Том 1

Сверх того, меня занимали языки — живые и мертвые. Я изучил все наречия, на которых говорят от Дарданелл до Магелланова пролива. Я читал таинственные иероглифы на страницах каменных книг, называемых пирамидами. Я вместил в себя все человеческие познания — от Санхуниафона[5] до Сократа, от Моисея до святого Иеронима[6], от Зороастра[7] до Агриппы[8]. Я изучал медицину, и не только по Гиппократу, Галену[9] и Аверроэсу[10], но и с помощью великого наставника, имя которому — природа. Я проник в тайны коптов и друзов. Я собирал семена, приносящие гибель, и семена, приносящие счастье. Когда самум или ураган пролетал у меня над головой, я умел бросить в него зернышко, и оно несло с собою смерть или жизнь — в зависимости от того, проклял я или благословил тот далекий край, к которому было обращено мое грозное или улыбающееся лицо.

Я учился, работал, путешествовал, пока мне не исполнилось двадцать лет. Однажды мой учитель разыскал меня в мраморном гроте, куда я удалился от полуденной жары. Лицо его было сурово и вместе с тем радостно. В руке он держал склянку. «Ашарат, — проговорил он, — я всегда твердил тебе: ничто в мире не рождается и не умирает, колыбель и могила — родные сестры, и человеку, чтобы прозревать в прошлом свои предыдущие жизни, не хватает лишь ясновидения, которое сделает его равным Богу, потому что, получив этот дар, человек почувствует себя бессмертным, словно Бог. Так вот, я отыскал напиток, который рассеивает мрак, хотя ожидал найти тот, что прогоняет смерть. Ашарат, вчера я отпил часть содержимого этой склянки, ты же выпей сегодня остальное».

Я питал к своему достойному учителю большое доверие и почтение, и тем не менее рука моя, прикоснувшись к протянутой Альтотасом склянке, дрогнула, как, должно быть, дрогнула рука у Адама, когда он прикоснулся к протянутому Евой яблоку. «Пей, — улыбнувшись приказал учитель и положил ладони мне на голову — так он делал всегда, когда хотел, чтобы я мгновенно обрел второе зрение. — Спи и вспоминай», — продолжал учитель.

Я сразу же уснул. Мне снилось, будто я лежу на костре, сложенном из сандалового дерева и алоэ, и ангел, летевший с Востока, чтобы возвестить волю Господню Западу, коснулся крылом моего костра, и костер загорелся. Но странное дело: вместо того чтобы испугаться пламени, я с наслаждением вытянулся среди его языков, словно Феникс, обретающий новую жизнь из огня — основы всей жизни.

И все, что было во мне материального, исчезло, осталась лишь душа; она сохранила форму моего тела, но была прозрачной, бесплотной и более невесомой, чем атмосфера, в которой мы живем и над которой она вознеслась. И словно Пифагор, вспоминавший, что он присутствовал при осаде Трои, я вспомнил тридцать две уже прожитые мною жизни.

Я видел, как проходили передо мною века, похожие на огромных старцев. Я распознавал себя под различными именами, которые носил, начиная со дня моего первого рождения и кончая днем последней смерти. Вы ведь знаете, друзья мои, одно из самых неоспоримых положений нашей веры: души, эти бесчисленные эманации божественного, исторгающиеся при каждом вздохе Господа из его груди, наполняют собою воздух и распределяются в соответствии со сложной иерархией, от высших до низших, и человек, в минуту своего рождения вдохнувший, быть может, даже случайно, одну из тех предшествовавших душ, в минуту смерти отправляет ее в новый жизненный путь, к последующим превращениям.

Незнакомец произнес эти слова с такой убежденностью, взор его, возведенный к небу, был столь прекрасен, что, когда он закончил мысль, в которой выражалась вся его вера, ропот восхищения прервал его речь: изумление уступило место восхищению, как совсем недавно гнев сменился на изумление.

— Пробудившись, — продолжал ясновидящий, — я почувствовал, что я уже больше, чем просто человек, что я — почти Бог. И я решил всю свою жизнь — не только теперешнюю, но и те, что мне еще осталось прожить, — посвятить счастью человечества. На следующий день, словно догадавшись о моих намерениях, Альтотас пришел ко мне и сказал: «Сын мой, уже двадцать лет, как ваша матушка скончалась, давая вам жизнь; двадцать лет непреодолимые препятствия мешают вашему именитому отцу появиться перед вами. Вскоре мы снова отправимся в путешествие, и ваш отец будет среди тех, кого мы повстречаем, он обнимет вас, но вы не будете знать, что это ваш отец».