Жозефина

Зная о передвижениях англичан, Бонапарт понимал, что нельзя терять ни минуты и нужно тотчас же отправляться, но неблагоприятные ветры на десять дней задержали его в Тулоне. Он использовал время для воодушевления солдат, загрузки кораблей и разработки тактики. Пятьсот парусов должны были поплыть одновременно по Средиземному морю. Имея воды на месяц, провианта на два, флот нес около сорока тысяч солдат со всем вооружением и десять тысяч матросов. По пятьсот опытных гренадеров было размещено на каждом корабле с высокими бортами, и был дан приказ в случае встречи с английским флотом гнаться за ним и идти на абордаж, корабль на корабль. Никогда еще не создавалось столь огромной экспедиции. Солдаты и матросы были полны уверенности. Но все же оставались и холодные головы, те, кто не поддавался воинственному пылу и удвоенной горячности молодости и храбрости: они знали об огромных опасностях, делавших успех экспедиции если не невозможным, то, по меньшей мере, маловероятным.

Арно, отплывший вместе с армией, говорил, что все пропало бы, если бы флот встретился с врагом во время плавания, и не потому, что эта отборная итальянская армия была недостаточно большой, а скорее, наоборот, слишком многочисленной. В результате размещения сухопутных войск по кораблям на каждом борту оказалось втрое больше людей, чем нужно было для его защиты. А в подобном случае все, что превышает необходимое, вредит. При сражении все мешали бы друг другу и были бы стеснены в маневрах, а пушка противника обязательно находила бы трех там, где она должна была бы найти одного или даже ни одного. Арно добавляет, что к затруднениям, вызванным слишком большим количеством людей, добавлялось нагромождение артиллерийского снаряжения; ванты[27] были перегружены им, палубы тоже. «В случае атаки противника все это нужно было выбросить за борт и защиту начинать, жертвуя средствами для будущей победы. Победа при отражении атаки уничтожила бы уже саму экспедицию. Дай бог, чтобы главнокомандующий не оказался вынужденным одержать хоть одну!»

У Мармона такие же впечатления. Он говорит, что не смог бы оправдать экспедицию с такими минимальными шансами на успех. Он обращает внимание на то, что корабли были плохо вооружены, экипажи не укомплектованы и мало обучены; военные корабли были перегружены войсками и артиллерийским снаряжением, стеснявшем маневры; этот огромный флот, составленный из одномачтовых суден и кораблей всех видов, был бы неминуемо рассеян или даже уничтожен в результате лишь одной встречи с неприятельской эскадрой, что невозможно было рассчитывать на победу в морском бою и что даже сама победа не спасла бы караван. «Чтобы экспедиция удалась, — добавляет Мармон, — нужно было, чтобы плавание прошло спокойно и не было бы ни одной опасной встречи, но как рассчитывать на подобное везение с таким медленным движением и остановкой, которую мы должны были сделать перед Мальтой? Сама вероятность была против нас: не было ни одного благоприятного шанса из ста. Мы за здорово живешь шли на верную гибель. Нужно признать, что это была сумасбродная, нелепая игра, и даже успех не мог бы оправдать ее».

Вопреки всему Бонапарт даже и мысли не допускал, что фортуна могла бы отвернуться от него. Он столько милостей вырвал у нее и считал, что подчинил ее себе. Бонапарт и штормов опасался не больше, чем кораблей Нельсона. По его мнению, препятствия были лишь химерами. При возвращении, как и при отплытии, главнокомандующий даже мысли не допускал о столкновении с англичанами. Он говорил самому себе: чего опасаться кораблю, который несет меня и мою фортуну? Но Бонапарт не был одинок в такой вере в свою судьбу, внушая ее своим товарищам по оружию. Он верил в себя, и все верили в него. Наполеон вступил, в самом деле, в ту пору жизни, когда великие люди, достигнув пика воодушевления, искренне считают себя выше человеческой природы и воображают себя полубогами.

19 мая, в день отплытия, английский генерал Нельсон наблюдал за действиями французского флота. Сильный и внезапный шторм, нанесший ущерб лишь одному французскому фрегату, далеко отбросил английскую эскадру и так повредил суда, что, вынужденный пойти на ремонт, Нельсон смог вернуться к Тулону лишь 1 июня, через двенадцать дней после того, как французского флота и след простыл.

Прощание Бонапарта и Жозефины было очень нежным. «Все, кто знал мадам Бонапарт, — говорил Буррьенн, — отмечали, что существовало мало таких приятных женщин. Муж страстно любил ее. Чтобы подольше наслаждаться ее обществом, он привез ее с собой в Тулон. Мог ли он знать, расставаясь с ней, когда он увидит ее вновь и увидит ли вообще когда-нибудь?»