Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша

Долго ли длится сцена — неизвестно. В конце концов Бонапарт отворяет, Он в совершенном смятении и тоже плачет. Не при Евгении ли и Гортензии произошло объяснение? Или, что вероятней, они исчезли, увидев, как взволнованный Бонапарт принял их мать в объятья.

Бесспорно только одно: когда на следующее утро Люсьен пришел навестить брата, Бонапарт впустил его в спальню; супруги лежали в постелях, сдвинутых вместе пружиной. Жозефина, улыбаясь, скромно торжествовала с обычной своей креольской гримаской. Она обещала больше не встречаться с Шарлем, что не помешает ей позднее — на ставке стоят слишком серьезные ее интересы — продолжать дела со своим Ипполитом и даже, вероятно, вкушать иногда в его обществе запретный плод.

Покамест при одной мысли о том, что она могла потерять, сердце у нее начинает учащенно биться. Мало-помалу место любви к мужу у нее занимает двойственное чувство. Прежде всего, под нажимом своего окружения она начинает испытывать к «Бонапарту» нечто вроде обожания, возможно даже не понимая, что она — жена величайшего гения в Истории; во-вторых и главным образом, она благодарна ему за то, что он сделал из нее: легко доступная маленькая креолка, всем задолжавшая и прошедшая через столько рук лже-виконтесса будет превращена им в консульшу, а затем императрицу и королеву.

Впрочем, только в эти девятнадцать дней конца вандемьера и начала брюмера она осознает положение и поймет, что ее муж может подняться повыше, чем ее первый супруг, председатель Собрания, или былой любовник Баррас, председатель Директории. Она изо всех сил будет помогать ему подчинить себе Францию, которая только и жаждет, чтобы ее подчинили.

Первым делом, Гойе.

— Не знаю, мой он сторонник или нет, но он ухаживал за моей женой, — скажет о нем позднее Наполеон.

Как только этот пятидесятилетний толстячок видел хорошенькую женщину, он становился игрив и резв. Он даже вел список своих побед — вел так же тщательно, как списки жертв в бытность министром юстиции в годину террора.

Пыжась от важности, как индюк, принимает он Жозефину и Бонапарта, прибывших на обед в Люксембургский дворец 2 2 октября, на третий день после ночного примирения.

Впервые мужчины приглядываются этим вечером друг к другу. Жозефина замечает аббата-расстригу Сийеса, тогдашнего директора.

— Что вы наделали? — шепчет она своему воздыхателю. — Сийес — самый ненавистный Бонапарту человек, это его жупел.

Правда, может быть, из любви к Жозефине Гойе водрузил у себя на камине бюст победителя под Риволи, но нынешний председатель Директории, ослепленный креолкой, ни в чем не отдает себе отчета. «Национальное свинство» — модное выражение той поры — его нисколько не смущает. Положение отнюдь не кажется ему нетерпимым, и миазмы, источаемые прогнившим режимом, ничуть его не беспокоят. Будь это не так, он ответил бы Жозефине, что без Сийеса ничего не добьешься. В самом деле, государственный переворот нужно организовать изнутри, а значит, найти в стане врага, то есть среди директоров, одного-двух сообщников, или, вернее, зачинщиков. Не слишком хитрый Гойе может быть исполнителем, но неспособен взять на себя руководство. Роже Дюко — то же самое. Баррас слишком прогнил, замарался, опозорен, слишком много прислуживал, особенно самому себе; его нельзя использовать, хоть он и считает себя незаменимым. Имя генерала-якобинца Мулена никому ничего не говорит, и каждый знает, что генеральский чин принесла ему только политика.

Таким образом, Сийес — ключевая фигура. Он сам избрал эту роль и уже несколько месяцев ищет шпагу, которая спасла бы Республику изнутри, внеся в нее порядок и укрепив власть, а заодно избавив от вторжения извне. Сперва он подумывал о генерале Моро^[188], который в этот вечер также обедает с четой Бонапарт, но победитель при Гогенлиндене сам указал ему на будущего диктатора:

— Вот ваш человек. Он совершит государственный переворот лучше, чем я.

2 1, накануне обеда у Гойе, Сийес встретился с Люсьеном Бонапартом. Последний виделся днем с братом, и тот одобрил план директора-заговорщика. По словам Люсьена, Наполеон сказал:

— Я послужу щитом мудрецам Республики против мятежа в предместьях, как послужил Конвенту против мятежа роялистских секций в Вандемьере. Поблагодарите Сийеса за доверие.

— Когда и где ты хочешь с ним встретиться?

— Нам не стоит сейчас видеться иначе как на публике, в Люксембургском дворце. Дела еще не продвинулись достаточно далеко. Когда обо всем договоримся, встретимся тайно. Я только что приехал, мне надо перевести дух.

Однако аббат уже виделся с Бонапартом 1 8 октября, во время официального визита последнего в Директорию. Тем не менее генерал оскорбился на то, что барабаны дворцовой охраны не ударили поход, когда он вылез из экипажа. Двери зала Совета тоже не распахнулись перед ним настежь. Он сделал гримасу. Можно подумать, что он принимает себя за принца крови!