Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

«Боюсь, — с полным основанием пишет г-жа де Воде, — что эта потребность изливать душу, делиться мыслями, открывать то, что происходит между нею и императором, сильно подрывает доверие к ней Наполеона; она сетует на то, что он совершенно перестал обладать ею». А ведь императрица жалуется даме, которая пишет дальше: «Жозефина — сущая десятилетняя девочка, так же добра и легкомысленна; она очень чувствительна, легко плачет и мгновенно утешается, Невежественная, как в большинстве случаев все креолки, она ничему или почти ничему не научилась из разговоров, но, проведя жизнь в хорошем обществе, приобрела отменные манеры, изящество и тот жаргон, который в свете иногда заменяет ум. Светские происшествия — вот канва, по которой она вышивает, которую лелеет, которая дает ей пищу для разговоров… Самым очаровательным в ней я нахожу недоверие к самой себе, потому что в ее положении это большое достоинство. Если она находит ум и здравомыслие в какой-нибудь из женщин своего окружения, она советуется с ней с совершенно обворожительной простотой и наивностью. Характер у нее безупречно кроткий и ровный, и ее невозможно не любить».

Жозефина редко видится с местными дамами, исключая немногих жен немецких генералов, но принимает г-жу де Семонвиль, жену посла в Гааге, г-ж Франчески, де Мери, де Куаньи. В послеполуденное время она ездит к источникам Борсетты. Там с помощью ножниц и черной бумаги Брук «силуэтирует» дам, они любуются древними аббатствами или руинами замков, завтракают на траве, участвуют в охоте на лис, спускаются в шахту, восторгаются мануфактурой, производящей иголки и булавки.

Первого августа императрица осматривает останки Карла Великого. Ей показывают, — рассказывает Жорж Моген^[4], — шкатулочку из вермеля, именуемую «Noli me tangere»^[5]. Она оплетена зелеными шелковыми лентами, скрепленными печатью, к которой прикреплен пергамент, указывающий, что шкатулка открывалась в 135 6 и не должна быть открыта вновь, иначе как при чрезвычайных обстоятельствах и только настоятелем в присутствии всего капитула. «По этому торжественному поводу шкатулка была вручена ее императорскому величеству, и замок, который не поддался усилиям нескольких каноников, мгновенно открылся под пальцами Жозефины».

Один из рейнских городских сановников хочет преподнести ей кость из руки Карла Великого. Испуганная таким даром, Жозефина отвечает, что «ее поддерживает рука, столь же могучая, как у Карла». Когда императору доложат о ее словах, он придет в восхищение и будет горд тем, что женился на находчивой женщине, не лезущей в карман за словом и, что не менее важно для государыни, умеющей определять людей с первого взгляда. Повсюду, где бывает Жозефина, ее любят — и сильнее, чем его.

Больше всего это восторгает самого Наполеона. Она великолепно руководит «своим двором». По вечерам в Ахене, когда у нее не расставляют столы для виста или лото, она устраивает бал, танцевать на который являются немки, щеголяющие в старых платьях императрицы, продаваемых им ее гардеробмейстеринами. Видя это, наша креолка прыскает со смеху: она ведь не появляется дважды в одном и том же туалете. Для развлечения в городе есть еще немецкая опера, но она слывет никуда не годной. На выручку приспевает из Парижа знаменитый Пикар^[6], директор Театра императрицы, бывшего и будущего «Одеона»^[7], но легкие комедии, которые он ставит, находят здесь годными только для лакеев, и ни «Фронтен», ни «Побочный наследник» не разглаживают нахмуренные лица обитателей «Маленького двора»^[8]. Что же касается «Сорокапятилетней женщины» Пикара, то она признана «неуместной». Жозефине перевалило за сорок, а героиня пьесы, сорокапятилетняя дама — не забудьте, мы в 1 804: с тех пор многое изменилось, — выведена женщиной, которой в любовных делах приходится прибегать к инвалидам.

Однажды погожим вечером Жозефина, не считаясь со вздохами г-на д'Арвиля, предлагает своему окружению отправиться на своих двоих в дом, где выставлен рельефный план Парижа. «Когда мы вышли, — рассказывает г-жа де Воде, — во всех окнах горели свечи, и все простонародье толпилось там, где мы проходили. Мы выглядели, наверное, довольно забавно: мужчины со шляпами под мышкой и шпагами на боку подавали нам руку и помогали проложить себе дорогу через толпу, лохмотья которой причудливо контрастировали с нашими перьями, бриллиантами и длинными платьями. Наконец мы добрались до особняка префектуры, и тут императрица почувствовала, что совершила легкомысленный поступок, в чем откровенно и призналась».

Наполеон издалека следит за лечением жены.

«Друг мой, — пишет он 3 августа, — я надеюсь вскоре узнать, что воды сильно тебе помогли… Покрываю тебя поцелуями». 6 августа: «Очень хочу тебя видеть. Ты по-прежнему необходима для моего счастья». 14 августа: «Друг мой, я уже несколько дней не имею от тебя известий. А ведь я был бы очень рад узнать и о благотворном действии вод, и о том, как ты проводишь время… Извести меня курьером, что ты собираешься делать и когда намерена завершить свое пребывание на водах».