Жозефина. Письма Наполеона к Жозефине

Если ты не веришь во всё это, если твоя душа не проникнута этим, ты огорчаешь меня, ты не любишь меня. Ты хорошо знаешь, что я никогда не смогу вообразить, будто у тебя есть любовник. И тем более предложить тебе такового. Вырвать ему сердце и узнать о нем значит для меня одно и то же. А потом, если осмелюсь, поднять руку на твою священную особу… Нет, я никогда на это не осмелюсь, но немедленно уйду из жизни, в которой меня обманула та единственная, что была в ней добродетельным началом.

Но я уверен в твоей любви и горд ею. Эти несчастья, эти испытания раскрывают нам обоим всю силу нашей страсти.

Дитя, обожаемое, как его мать, увидит свет и проведет долгие годы в твоих объятиях. Несчастный! Я был бы доволен и одним днем.

Целую тысячу раз твои глаза, твои губы, твою…

Любимая жена, каково же твое влияние? Я в самом деле болен тобой, твоей болезнью? Меня вновь сжигает лихорадка… Не задерживай курьера более шести часов, и пусть он тотчас возвращается, чтобы доставить мне драгоценное письмо моей повелительницы.

Помнишь тот сон, где я снимал с тебя туфли, одежду и укрывал всю тебя в своем сердце? Почему природа не устроила всё именно таким образом?

Н.Б.

Иногда он прозревал. Он хорошо понимал, что заговаривается, что писать подобные вещи ненормально для человека с таким опытом и такими обязанностями. Это было безумие. Нет других слов.

Но он пишет, пишет…

Поостыв, он сам себя стыдился. Тогда он засовывал свои письма в карманы. Эти письма (по нескольку в день) так и не были отправлены…

Однако кризис возобновлялся, и любовная горячка заставляла его снова писать.

Жозефина не смогла устоять перед таким призывом. Двадцать четвертого июня 1796 года она выехала из Парижа. Однако, по словам Арно, удалялась с большим сожалением: «Она была вся в слезах, она рыдала, как если бы шла на казнь, а ведь она отправлялась царствовать».

26 июня 1796 года, из Пистойи в Париж

За месяц я получил от своего доброго друга лишь две записки по три строки в каждой. Она занята делами? Разве написать своему доброму другу не потребность для нее? И после этого – думать о нем…

Для твоего друга жизнь без мысли о Жозефине – смерть и конец существования. Твой образ украшает мои мысли и веселит сумрачную картину меланхолии и боли…

Быть может, вскоре настанет день, когда я увижу тебя. Ибо не сомневаюсь, что ты еще в Париже. Что ж, в тот день я покажу тебе свои карманы, набитые неотправленными письмами, потому что они были слишком глупы – да, именно глупы. Боже мой! Ты хорошо умеешь влюблять в себя других, не любя сама, так скажи мне, знаешь ли ты, как лечат от любви?! Я дорого заплатил бы за такое лекарство.

Ты должна была выехать 24 мая. Как я был глуп, я ждал тебя к 1 июня. Будто хорошенькая женщина может бросить свои привычки, своих друзей, свою госпожу Тальен и обеды у Барраса, представление новой пьесы и Фортюне, да, как я мог забыть о Фортюне! Ты всех любишь больше, чем своего мужа. Для него у тебя есть лишь капелька уважения и крошечная порция приветливости.

Перебирая в памяти твои ошибки и провинности, я лезу из кожи вон, чтобы больше не любить тебя. И вот я люблю тебя еще сильнее. Словом, моя несравненная мамочка, расскажу тебе мой секрет: смейся надо мной, сиди в Париже, имей любовников, пусть все об этом знают, не пиши никогда, и что ж! – я буду любить тебя сильнее вдесятеро.

Это ли не безумие, горячка, бред?! И я не исцелюсь. (О, если бы, черт возьми, я исцелился!)

Но не говори мне снова, что ты больна. Не начинай оправдываться. Боже мой! Ты прощена, я люблю тебя до безумия, и никогда мое бедное сердце не перестанет дарить тебе свою любовь.

Ты не писала мне, ты была больна, ты не приехала. Сначала не захотела Директория, а потом твоя болезнь, а потом этот младенец, который ворочался так сильно, что причинял тебе боль…

Но ты уже проехала Лион. 10-го ты будешь в Турине, 12-го – в Милане, где будешь меня ждать. Ты уже будешь в Италии, а я буду еще далеко от тебя.

Прощай, моя возлюбленная. Целую тебя в губы, и в сердце, и еще раз в твою маленькую пипиську…

Мы заключили мир с Римом, который дает нам денег. Завтра мы будем в Ливорно, и, как только смогу, я окажусь в твоих объятиях, у твоих ног, у твоей груди.

Н.Б.