Жребий

Она с трудом взбиралась наверх, не останавливаясь, ступая так тихо, как только могла. Чем ближе Сьюзан оказывалась к гребню холма, тем сильнее редел заслон ветвей, и то здесь, то там на миг показывался дом Марстена — его обращенная к поселку слепая сторона. И Сьюзан стало страшно. Указать точную причину своего испуга она бы не сумела — таким же беспричинным был страх, пережитый (но уже почти забытый) ею в доме Мэтта Бэрка. Девушка нимало не сомневалась, что ее никто не услышит, вдобавок стоял белый день, но на плечи давило неослабное бремя страха. Казалось, он нагнетается в сознание Сьюзан тем отделом мозга, что обычно молчит, видно, потому что устарел — так же, как аппендикс. Радость от сегодняшнего дня пропала. Она обнаружила, что в голову лезут те самые киноэпопеи ужасов, где героиня поднимается по узкой лесенке на чердак —посмотреть, что же напугало бедную старушку миссис Кобэм, или спускается в какой-нибудь темный подвал, где пол но паутины и стены из нетесаного, покрытого испариной камня (символическая утроба). Сама она, уютно притулившись под рукой кавалера, обычно думала: «что за идиотка… да я бы никогда туда не полезла!» И вот, пожалуйста: лезет. Тут Сьюзан начала понимать, насколько далеко зашли различия между головным и спинным мозгом человека, как головной мозг может гнать тебя все дальше и дальше, несмотря на предупреждения, подаваемые ответственной за инстинкты частью нервной системы, так похожей на мозг аллигатора. Рассудок способен толкать человека вперед, пока дверь чердака не распахнется в физиономию некому ухмыляющемуся страшилищу, или пока он не заглянет в какую-нибудь наполовину заложенную кирпичом нишу в погребе и не увидит…

ПРЕКРАТИ!

Отогнав эти мысли, Сьюзан обнаружила, что вспотела. И все это — при виде обычного дома с закрытыми ставнями. «Хватит дурью мучиться, — сказала она себе. — Поднимешься на холм и произведешь в доме разведку. Со двора перед фасадом виден наш дом. Ну так что, скажи на милость, может с тобой случиться в поле зрения родного дома?» Тем не менее Сьюзан пригнулась и покрепче сжала кол, а когда загораживавшие дом деревья стали слишком редкими, чтобы обеспечить хорошее прикрытие, она опустилась на четвереньки и поползла. Через три или четыре минуты ползти, не обнаруживая себя, стало невозможно. Она очутилась за последним рядом сосен и россыпью можжевеловых кустов, откуда была видна западная стена дома, укрытая спутанным ковром истощенной осенью жимолости. Выросшая за лето трава пожелтела, но по-прежнему доходила до колен — скосить ее никто не пытался.

В тишине неожиданно взревел мотор. Душа у Сьюзан ушла в пятки. Девушка справилась с собой, вцепившись пальцами в землю и крепко прикусив нижнюю губу. Через секунду в поле ее зрения задним ходом въехала старая черная машина. Машина остановилась в конце подъездной дороги, вывернула на проселок и поехала в сторону города. Прежде, чем она исчезла из виду, Сьюзан вполне ясно разглядела водителя: крупная лысая голова, глаза, посаженные так глубоко, что видны были одни глазницы, воротник темного костюма и лацканы. Стрейкер. Может быть, поехал к Кроссену.

Сьюзан разглядела, что доски почти всех ставней поломаны. Ну, тогда ладно. Она подползет, заглянет в щелку и увидит — что там можно увидеть? Наверное, ничего, кроме дома в первой стадии длинного процесса обновления: начатую побелку, новые обои, инструмент, стремянки и ведра. Так же сверхъестественно и романтично, как телевизионный футбольный матч.

И все-таки: страх.

Это перехлестывающее логические выкладки и блестящие доводы Сьюзан чувство поднялось внезапно, наполнив рот медным привкусом И она поняла, что за спиной кто-то есть даже раньше, чем ей на плечо легла чья-то рука.

9

Почти стемнело.

Бен поднялся со складного деревянного стула, прошел к окну, выходившему на задний двор похоронного бюро, и ничего особенного не увидел. Было без четверти семь. Вечерние тени очень сильно вытянулись. Несмотря на позднюю осень, трава на газоне еще не пожелтела, и Бен подумал, что заботливый гробовщик постарается сохранить ее такой до самого снега. Символ жизни, продолжающейся в разгар умирания года. Он счел подобную мысль слишком подавляющей и отвернулся от окна.

— Жалко, нет сигарет, — сказал он. — Сигареты — убийцы, — не оборачиваясь, назидательно сообщил Джимми. Он смотрел по небольшому «Сони» Мори Грина субботнюю вечернюю программу, посвященную дикой природе. — Честно говоря, мне тоже жалко. Я завязал десять лет назад, когда Главный хирург сделал на сигаретах свою надпись. Если бы не бросил, заработал бы скверную репутацию. Но, просыпаясь на ночном дежурстве, всегда нашариваю пачку.

— Вы же сказали, что бросили.