Жребий

Наташе устойчиво не везло. Первый брак ее оказался неудачным. Она развелась и теперь тянулась по жизни в ожидании нового партнера. Нетудыхин еще вначале их знакомства откровенно предупредил ее: никаких иллюзий на будущее, их связывает только постель.

Наталья Сергеевна, конечно, возмутилась столь неприкрытым цинизмом. Значит, их встреча эта — первая и последняя. Нетудыхин отреагировал спокойно: значит, первая и последняя. Он согласен. Наталья Сергеевна подходила к тому критическому возрасту, когда надежда на любовь еще теплилась в душе и вместе с тем из-за ее худенького интеллигентного плечика уже тоскливо выглядывало одиночество. Поэтому ей приходилось считаться с тем, что предлагала жизнь.

Через некоторое время она все же сама пришла к нему, потребовав разъяснения его позиции. Он что, не хочет иметь семью? Жить по-человечески? Быть как все? Нет, он не хочет иметь семью и быть как все. У него свой путь: писать, писать, писать. Семья тут — помеха. Ерунда! Тогда следует представить себе русскую литературу литературой холостяков. И т. д. В общем, Наташа оказалась собеседницей умной, а для Нетудыхина это уже кое-что значило. Он потянулся к ней: душа ведь слаба человеческая. Однако, со временем, все стало на свои исходные позиции, и они продолжали длить эти отношения: она — с тайной надеждой приручить его, он — с несокрушимой убежденностью в предначертанности собственной участи.

— Ты совсем забыл обо мне, — сказала она Нетудыхину с легкой обидой, когда он к ней явился. — У меня, наверное, завелась соперница?

— Никаких соперниц, — сказал Тимофей Сергеевич. — Я по горло занят.

— Пишешь?

— Нет.

— Чем же ты тогда так занят?

— Думаю.

— Над чем?

— Над дикой и древнейшей проблемой.

— Какой?

— Есть ли на свете Бог?

— Да?! Очень любопытно. Ну и что, он есть?

— Трудно сказать. Вопрос исследуется. Но у меня появились веские подозрения, что он таки, кажется, есть.

Он бросил портфель на пол у книжного стеллажа и сел на стул, стоявший на противоположной стороне стола, за которым она располагалась.

— Поступили новые книги, в самом деле? — спросил он.

— Неужели ты не понял? — сказала она. — Я просто по тебе истосковалась.

— Виноват, прости: замотался.

Он взял ее руки и прислонил их к своим щекам, просидев так, молча, с минуту. Потом сказал:

— Собачья жизнь: школа-дом-тетради-Боги-черти — и опять все сначала — брр! С ума можно сойти!

Был месяц март. Подтаивало. За окном библиотеки, во дворе школы, детвора скользила по ледяной дорожке. Пацаны падали, хохотали, и им все казалось нипочем.

— Вот видишь, — сказал он ей, указывая на детей, — самая счастливая пора в жизни. Никаких проблем. И то кратковременная пора. — Он поцеловал ее руки и отпустил их.

— У тебя хандра, — сказала она.

— Да нет, устал сегодня: шесть уроков. Идут контрольные работы: конец четверти. А я не люблю это время. По мне, время проходит незаметно на рядовых уроках.

Скрипнула входная дверь. Тимофей Сергеевич отслонился от стола. Вошел Дима Фисун — мальчишка из кружка Нетудыхина.

— О! — сказал он. — Тимофей Сергеевич! А я как раз хотел вас видеть.

— Слушаю тебя, — сказал Тимофей Сергеевич несколько официально.

— Нет-нет, с глазу на глаз. Это важно.

— Секреты? — сказал Нетудыхин и сообщнически подмигнул Наталье Сергеевне.

Пришлось выйти за дверь библиотеки.

— Что там такое? — спросил Нетудыхин нетерпеливо.

— Тимофей Сергеевич, — сказал мальчишка, несколько даже волнуясь, — меня вызывал к себе директор.

— Ну и что?

— Да какой-то уж непонятный разговор с ним произошел. Он вами очень интересовался: каких вы авторов нам, на кружке, рекомендуете читать, что вы сами читаете нам в качестве образцов, пишутся ли кружковцами стихи о Боге, — а ведь я пишу такие стихи, — вот. Меня это как-то насторожило. Что-то тут не то…

— Да, не то, — сказал Нетудыхин, сжимая челюсти. — Добро, Дима. Спасибо за информацию. Одна просьба: об этом разговоре твоем с директором никто не должен знать. Понял?

— Ясно.

— Это, как ты любишь говорить, важно.

— Ясно.

— Ты чего пришел?

— Книжку поменять.

— А что ты читаешь?

Мальчишка показал: "Пушкин и декабристы".

— Я что-то никак не врублюсь все же, — сказал он, — почему они ему не доверяли.

Нетудыхин посмотрел на мальчишку. Нет, не зря он занимается с этими пацанами.

— Ладно, пошли, — сказал он, — что-то подберем тебе.

Они вернулись в библиотеку.

— Наталья Сергеевна, — сказал Тимофей Сергеевич, — там у нас есть книга: Гессен, "Жизнь поэта". Выдай ее. Только, Дима, книга эта в библиотеке в единственном экземпляре — смотри, чтобы у тебя ее не увели. Понял?

— Ну, что вы, Тимофей Сергеевич!

Когда мальчишка ушел, она спросила:

— Что за секреты, если это не секрет?

Нетудыхин помолчал, потом ответил:

— Понимаешь, что-то новый шеф сильно мной интересуется. Узнавал у пацана, чем я занимаюсь с ними на кружке.