Жребий брошен

– Я сам хочу смерти, – сказал он, – сам отдамся на суд твоего супруга, я не хочу, чтобы ты спасала меня, я должен умереть.

– О, ни за что! Ни за что! Я умру, если ты погибнешь!

– Амарилла! Разве я могу видеть тебя супругою другого? Разве ты не поняла, что в моем сердце возникло роковое чувство, о котором раб не имеет права даже помыслить?

– Увы! Я поняла это.

– Ты поняла… ты поняла, значит, что влечет меня к смерти, поняла, вследствие какой причины я не бегу от руки правосудия. Не имея ни права, ни возможности достичь чего-нибудь лучшего, я решился на последнее, что осталось мне – умереть за тебя, за твою честь.

Он нежно и крепко поцеловал ее руку.

– Не оскорбляйся, что я позволил себе счастье в первый и последний раз прикоснуться устами к твоей руке, добрая, великодушная, божественная Амарилла! Я теперь умру спокойно.

– О, доблестный Луктерий! Не говори о твоей смерти, это невозможно.

Еврей привел своих спутников в хижину, устроенную внутри горной пещеры. Там было темно и пусто. Вороха соломы, служившей постелью нескольким обитателям, и кучка угольев на очаге свидетельствовали, что здесь когда-то жили люди, но теперь едва ли кто обитал, потому что Амарилла не приметила ни белья, ни посуды, ни мебели, кроме двух больших гладких камней и каких-то глиняных черепков.

– Вот дом Фламмы, где он укрылся после битвы, – сказал еврей, воткнув свой факел в золу очага.

– А где мой муж? Где мой муж? – спросила Амарилла, ее сердце учащенно забилось от наплыва разных чувств.

– Твой супруг спал на этой соломе, пока мог спать сном живых.

– Сном живых… он скончался?

– Твой супруг спал тут со слугой… слуга теперь в Риме.

– А мой муж? Умер он? О, не терзай! Скажи мне все!

– Умер. Умер через три дня после отправления письма к тебе. Ты успела бы проститься с ним, если бы тогда же устремилась сюда на переменных лошадях.

Амарилла глубоко вздохнула.

– Это воля сребролукого Аполлона… Что говорил мой муж обо мне перед смертью?

– Ничего, матрона. Он все время только стонал или спал… так и не очнулся. Фламма после его смерти уехал в Массилию – пристанище всех добровольных изгнанников, а слуга твоего мужа – в Рим. Вот все, что я могу сообщить тебе. Я даже не знаю, где Фламма и слуга похоронили пепел твоего мужа.

Амарилла села на камень и задумалась, в сущности, не думая ни о чем. В эти дни она до того успела свыкнуться с мыслью о возможности не застать мужа в живых, что весть о его смерти нисколько не удивила ее. Она задумалась по-прежнему над неразрешимым вопросом, что ей теперь сделать – возвратиться ли в Рим или же, не заезжая туда, плыть в Помпею к деду и родителям. Среди хаоса неразрешенности у нее возникла и еще хуже сбивала с толку мысль о том, что теперь Луктерий не будет казнен – не стало грозного мстителя, в руки которого он упрямо хотел отдаться.

– Амарилла! – тихо раздалось в пещере. Красавица заметила, что еврей исчез, а Луктерий стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на нее своим всегдашним взором, полным восторга и грусти.

– Ты спасен… спасен против твоей воли! – воскликнула она.

– А твоя честь погибла.

– Перед кем? Моего мужа нет в живых, а на Клелию и весь свет я плюю.

Галл уселся подле красавицы на камень и стал говорить:

– Что ты теперь предпримешь, Амарилла? Весь Рим толкует о твоем бегстве со мной, твой дед и родители, без сомнения, извещены об этом досужими сплетниками, главная из которых для тебя – мстительная Клелия. В Риме тебе нельзя будет никуда показаться – не будет прохода от насмешек. Подруга Цитерис – эти ужасные слова будут преследовать тебя на каждом шагу из уст стара и млада. В Помпее мать заест тебя упреками, ведь ты ее осуждала, а твой дед… твой самоуправец дед может сослать тебя тайно на рудники и распустить молву о твоей смерти, как, говорят, он сделал с твоим отцом.

Амарилла внимательно слушала, дрожа с головы до ног. Луктерий взял ее руку в свою. Она не отняла.

– В роковую минуту ты спасла меня от свирепости Фульвии, – продолжал он, – я не забыл и никогда не забуду этого. Я готов воздать тебе за твое великодушие великодушием, спасением за спасение. Надо смыть всю эту римскую грязь, надо бежать из этой волчьей берлоги, которую величают столицей мира. В одном этом твое спасение.

– Куда же бежать мне?

– К честным людям, которые примут тебя, как милую дочь… Амарилла, я дам тебе другое отечество, других родителей, другого мужа, какого ты сама себе выберешь.

– Куда ты зовешь меня, Луктерий? В землю кадурков?

– Да. В земле кадурков, Амарилла, где так же, как здесь, растут деревья, зеленеют луга, высятся горы, цветут цветы, освещаются солнцем и орошаются дождем. В земле кадурков живут люди, а не чудовища. Я – сын вождя. Мне там все покорно. Я буду вождем, если вернусь к моему племени. Случайное рабство не запятнало моей чести по нашим обычаям, а мой род не ниже твоего рода, Амарилла. Если я тебе не противен, если ты веришь моей честности…

Голова красавицы склонилась на плечо любимого человека, ее рука крепко сжала его руку, ее уста крепко слились с его устами в первом горячем поцелуе…