Жребий брошен

– Не маленький ты мальчик, чтобы орехи-то грызть, – засмеялся старик, – ты хотел сказать с песнями и с девушками, так?

– Какая же свадьба без подружек! Иное дело, когда враги грозят, а теперь… авось хулиганы на тебя не повалятся! А?

– Конечно… конечно… авось не повалятся! – И старик заснул.

Летиция ушла спать в лачужку, а молодые люди до рассвета проговорили на берегу.

У Фабия в голове уже были золотые горы разных планов. Он в мечтах своих то брал в плен парфянского царевича, доставляя в его лице верного заложника, то первый лез на стену неприступной крепости с мечом наголо, рубил направо и налево врагов несчетное множество, то, наконец, въезжал в Рим, сидя в колеснице рядом с триумфатором, и все кричали: Фабий доставил императору победу!

Глава XIV Иногда щенята хворают кстати

Едва заалела заря, как к жилищу Гратидиана подъехал всадник на измученном коне. Фабий с удивлением узнал в нем бывшего оруженосца Церинта Разиню, превратившегося в мирное время в камердинера (cubicularius).

– Это ты, Церинт! – вскричал он. – Зачем мама прислала тебя?

– Я искал тебя, господин, на вилле… искал и по деревням… весь округ изъездил… вишь, куда ты запропастился!

– Да зачем ты послан-то?

– Надо домой ехать… всю-то ноченьку я не спал, маялся… а-а-ах!

– Не зевай, Церинт, скулы свернешь, – сказал Валерий, расхохотавшись при виде гримасы ленивого молодца.

– Скулы что! Скулы ничего, а вот спать-то мне как хочется… а-а-ах!

– Что тебе мама поручила? – спросил Фабий. – Сейчас выспишься, говори!

– Новый щенок-то рыжий, что у грека-то купили, захворал ведь… твоя мама…

Разиня протирал кулаками свои глаза, упрямо слипавшиеся от неодолимой дремоты.

– Добьюсь я от тебя толку?! Тьфу! Не ради этого же тебя сюда гнали.

– Спал этот щенок в спальне твоей мамы… спал, спал, да и завизжал.

– Ну!

– А мама-то твоя только что улеглась.

– Щенок новый издох, а с мамой сделалась истерика?

– Нет. Госпожа велела Архелае разбудить меня. Ему, говорит, утром не будет работы, потому что моего мальчугана нет дома, и послала меня за Филостратом-врачом, что у Цезаря лошадей лечит, а я спросонья-то не разобрал, что такое сказано, и пошел… брел, брел по улице, да и думаю – куда же я послан-то? Говорено мне что-то про Цезаря или его лошадей, а что говорено – забыл. Пошел я к Цезарю и велел доложить. Цезарь не спал, потому что у него были гости. Меня впустили. Я испугался да и бух ему в ноги.

– Божественный Юлий, – говорю, – послала меня госпожа к тебе, а с каким поручением – хоть распни, не помню.

Цезарь расхохотался, долго хохотал. Потом говорит – я за тебя припомнил. Клелия послала тебя для того, чтобы ты меня рассмешил.

Он перестал смеяться. Лицо у него сделалось хмурое, словно туча нашла. Спросил он о тебе. Я ответил, что ты поехал к Цитерис. Цезарь подумал, да потом и сказал так повелительно, грозно, точно я раб его: «Беги скорее домой, садись на лошадь и скачи во весь опор. Привези мне твоего господина, Люция Фабия младшего».

– Он, – говорю, – не поедет домой, покуда хмель из головы после пира не выйдет.

– Ах, какой ты дурак, Церинт! Уж именно Разиня! – вскричал Фабий с досадой. – Сколько раз учил я тебя не говорить так обо мне! В последний раз прощаю, если ты еще осмелишься, то убирайся опять в рыбаки!

– Ну, уж рыбаком-то я не буду! Я тоже, как ты, воевать хочу!

– Что же дальше-то было?

– Что дальше? Цезарь опять повеселел да захохотал, дал мне три золотых за потеху и сказал: «С твоего господина разом хмель соскочит, как только ты скажешь ему от меня весть… скажи Фабию младшему, что началась война».

– Где? – вскричали разом молодые люди, приведенные в восторг неожиданной новостью.

– Кто же разберет, где, – ответил дремлющий Разиня, – мудреное такое название. Перед тем, как под Фезулы-то нам ехать, все про них толковали. Они хотели Катилине помогать, да твой отец их в ловушку к Цицерону заманил… балдороги, что ль, какие-то.

– Аллоброги?

– Кто ж их знает! Там где-то у Падуса, откуда моя мать родом.

Если бы Фабий был пьян, хмель действительно выскочил бы у него из головы при этой вести, но он в течение ночи уже успел протрезветь от страха быть избитым хулиганами. Он радостно всплеснул руками, крича:

– Сердце мое предчувствовало, Валерий, что будет где-нибудь война! Ну, Церинт!

Он тормошил ленивого слугу своего.

– Затем Цезарь велел сказать тебе, что эти самые балдороги-то… вот уж тут-то я позабыл, что такое… какой то вишь Ор… Мор… Гор… не выговорю имя… там бунтует… много… велел Цезарь сказать тебе, да все перепуталось у меня в голове спросонья… будет нынче поутру в сенате важное заседание, так чтоб ты непременно приехал.

– И поеду… скачи на виллу за моими слугами и лошадьми… все там остались.

– Скачи… а как скакать, если лошадь заморена?

– Бери лодку и переправляйся скорее.

– А как грести, если руки готовы отвалиться?

– Авось не отвалятся! – заметил Валерий тоном поговорки жреца.