Жребий брошен

– Не рви моего сердца! Я тебе все, все скажу. Я полюбил Адэллу в те годы, когда мне нравилась каждая приветливая девушка, но любил ее от скуки в Женеве без всякой особенной цели. Она казалась мне и красивей, и ласковей, и веселее всех маркитанток. Напрасно мой Церинт корил ее, напрасно удерживал меня! Теперь я сознаюсь, что поступил глупее моего Разини.

– Твой Разиня теперь именуется доблестным Цингериксом; он усыновленный внук вергобрета седунов, и вчера пил кальду у Цезаря, а ты, имеющий предками триста Фабиев[57], запутался в сетях у маркитантки!..

– Разиня женился, когда уже испытал прочность своей привязанности к Беланде. Женился по совету умной тетки, с полным сознанием того, что делается… Женился, когда уже перестал быть Разиней… а я… ты помнишь, Валерий, когда и как женился я. Убитый Лаберий, Друз и ты были свидетелями глупости; вы подписали мой контракт с Адэллой, обещаясь хранить тайну. Лаберий не сдержал слова, болтал об этом, но ему не верили, потому что вы отрицали.

– И Адэлла в угоду тебе держала себя так, что ее не считали твоей женой, но, если ты ее покинешь, она предъявит свой брачный контракт Цезарю.

– Пусть предъявляет! Я уж буду далеко… конкубинат расторгается когда угодно, без всяких формальностей.

– Но почему ты разлюбил так внезапно?

– Она подурнела.

– Не ты ли сам виновен в этом? Ты твоим мотовством лишал жену необходимого; она выбивалась из сил, чтобы прокормиться; она торговала, не зная покоя ни днем, ни ночью, а ты сибаритствовал на ее деньги. Честно это?

– А честно ли уверять в любви ту, которую не любишь?

– Но дети…

– Она прокормит их.

– Грустно мне видеть друга на скользком, ложном пути! Фабий, с самого начала твоя жизнь идет наперекор благоразумию; ты постоянно делаешь именно то, от чего тебя предостерегают. Берегись! Это может кончиться очень плачевно. Когда я был беден и незнатен, я хотел взять женой простую поселянку, но возвысившись в сан принцепса аллоброгов…

– Ты уже охладел к твоей утопленнице?

– Если бы Летиция была жива, то я постарался бы о ее формальном принятии в аристократическую семью. Цезарь, вероятно, не отказал бы мне в наименовании моей невесты своей воспитанницей, а Летиция Юлиана не была бы неровней для меня. Дочь римского гражданина, внучку жреца государственного, не иноземного культа, не стыдно назвать Юлианой[58].

Мой выбор не был бы унизителен, и я мог бы тогда взять за себя Летицию не только по обряду coemptio, но даже удостоив ее священной конфареации, чтобы иметь детей с правами на высшие жреческие саны.

Ты взял себе женой маркитантку сомнительной репутации, девушку не вполне причисленную к племени аллоброгов, неизвестного происхождения, быть может, даже рабского. Никаким крючкотворством нельзя обнаружить для Адэллы благородных предков и ничто для вас невозможно, кроме конкубината. Твои дети – римские граждане, но не Фабии, а Фабианы, если ты похлопочешь о них; жена никогда не наденет столлы и не подойдет к алтарю Доброй богини с матронами Рима.

– Я этому очень рад… уеду, и все кончено.

– А если она предъявит брачный контракт твоим родителям?

– Я успею жениться на римской гражданке.

– Кто же пойдет за тебя так скоро?.. Ты промотался в прах… еще неизвестно, скоро ли простят тебя родители… а ты уверен, Фабий, что они живы?

– Вот глупости!.. Конечно, живы… С чего им умирать? Отцу нет пятидесяти лет, а матушке еще только сорок с небольшим.

– Ладно. Положим, они живы и простят, но ведь ты – цезарианец, а в Риме давно косятся на нас за здешние подвиги. Если ты покинешь Цезаря раньше его провозглашения императором всего государства, то тебе достанется немало хлопот от сторонников Помпея. Рим теперь во власти Помпея, с которым у Цезаря уже начался разлад… отдать дочь за цезарианца будут опасаться.

– Что мне до римлян с их дочерьми!.. Есть женщина, которая пойдет за меня, хоть бы мне пришлось скитаться отверженным изгнанником.

– Есть женщина? Фабий, ты любишь другую?

– Да, Валерий, я люблю другую… Давно я скрываю это в моем наболевшем сердце… Давно я терзаюсь, узнав, что такое настоящая любовь… Я люблю женщину благородную, которой можно достать права римского гражданства. Цезарь сделает это для моего счастья. Он один знает мою тайну.

– Кого же ты мог полюбить в здешней глуши? Здесь, кроме маркитанток, пленниц и рабынь, никого нет… оттого и я не женат до сих пор.

– Королева Маб.

– Королева Маб?!

– Я не шучу, Валерий. Я проговорился, но уж делать нечего… накипело в моем сердце… давно томит меня моя тайна… Я люблю Маб… люблю давно, безумно, как никого не любил… я брошу для нее и жену, и детей, и Цезаря, и славу, и карьеру, все, все…

– Дочь возмутителя гельветов… вдова изменника-эдуя… невежественная дикарка, едва прикрытая медвежьей шкурой от холода, не от стыда… не знающая римской речи, веры, обычаев. Фабий, если ты не шутишь…

– Для меня минуло время шуток! Я давно сделался страдальцем, мучеником безнадежной любви… теперь счастье мне улыбнулось… Маб любит меня…