Старая валькирия взглянула на стоявшие в нише у светильника песочные часы. Оставаясь сбоку и чуть позади от викинга, она наблюдала, как подергивается на скуле пока еще не ведавшая бритвы щека, и, страстно поведя рукой по бедру парня, решила, что он готов.
— Ладно, входи в эту божественную имперскую купель, — подтолкнула к ведущим в бассейн голубым ступеням.
— Она, как и прежде, будет чувствовать себя так, словно вы все еще находитесь в кабинете, — уже на первой ступени придержала его за руку Этилла. — Ласкать тоже будет, не прерывая беседы. Делай то же самое, беседуй. Поддерживай эту любовную игру.
— Трудно мне пришлось бы без твоих советов, — огрызнулся викинг.
— Не ворчи, а прислушивайся к ним, — соблазняюще провела руками по его ягодицам старая валькирия. — Тебе разве не сказали, что из покоев правительницы ведут два хода-тоннеля?
— «Любви» и «ненависти».
— Так вот, отсюда, из императорской термы, тоже уходят по одному из этих тоннелей.
— Даже предположить такое не мог, — снисходительно осклабился принц.
— Не окрысивайся. Прислушивайся, присматривайся и всегда помни, что при имперском дворе жизнь ценится не дороже куска кожаного ремешка, которым тебя охотно удушит любой из евнухов, причем просто так, ради развлечения.
— Перед тобой — воин, а не слуга или пленник императора.
— Ты всего лишь наемник, а к наемникам здесь относятся не намного лучше, чем к пленникам. Особенно когда плохое настроение у полководца Зенония. Сегодня вы служите одному правителю, завтра другому. Он этого не поощряет. У империи свои законы и свои суды, то и другое — тайное.
— Однажды я спросил своего брата-короля Олафа, почему он не объявит себя императором. И был удивлен, когда услышал, что империя — худший из способов монархии, ее закат, и вообще, худший из способов государственного устройства. Теперь же я и сам подумаю, стоит ли мне добиваться этого титула.
— Ты бы со мной не мудрил, — проворчала старая валькирия. — Выхода действительно два, и еще не ясно, по какому из них будут уводить тебя. Не о короне думай — о том, как сохранить для этого ценного украшения свою бесценную голову. Ты хоть знаешь, что нынешний император Михаил IV Пафлагон лишь недавно, в апреле, коронован? В том же месяце, когда муж Зои император Роман III Аргир[84]
утонул во время купания.— Причем по странной случайности утонул в этой же терме?
— В этой, — безо всякой набожности, скорее небрежно перекрестилась Этилла. — Но ты не должен помнить об этом. Воду давно сменили, людей, знавших об этом несчастье, случившемся с почти семидесятилетним императором, — тоже… сменили. Романа еще только готовили к погребению, а Зоя уже надела императорскую корону на голову своего возлюбленного Михаила, — прошептала на ухо норманну, — человека самого низкого и непотребного происхождения, младшего брата евнуха Иоанна Орфанотрофа.
– Император, говорят, еще очень молод и статен собой.
– Поначалу Зоя восхищалась Михаилом, но оказалось, что он тяжело болен. Все чаще бьется в припадках, впадает в беспамятство, какими-то хворями томится…[85]
Так что вполне может оказаться, что следующим на престол императрица возведет тебя.Старая валькирия грустновато улыбнулась и жадно провела рукой по мощной молодой груди принца.
— Ну, такое вряд ли когда-либо произойдет.
— Может, варяг, может…
— Ладно, не будем гадать. Советуй дальше, — благоразумно смирился норманн.
— Она появится оттуда, — указала на оранжевую колонну по ту сторону бассейна. — Когда будет спускаться по лестнице, ведущей из верхнего яруса, не упрямься, полюбуйся красотой ее фигуры. Покажи, что ты восхищен ее телом.
— У меня это не получится.
— Для женщины ее возраста тело и впрямь замечательное, правда, только для ее возраста… — как-то сквозь зубы, едва слышно проговорила старая валькирия. — Дай Бог тебе дожить до ее лет и продолжать вести себя, как она. Иди до островка, на который наткнешься посреди бассейна. Все, что должно будет произойти между вами, произойдет именно там.
— Только пока что не вижу самого островка.
— Он — подводный. Тебе не нужно видеть, ты его почувствуешь, — снисходительно улыбнулась старая валькирия. — Если останешься достаточно храбрым, повелительница постарается превратить его в островок блаженства. Очевидно, такое запоминается на всю жизнь, если, конечно, мужчине не посчастливилось пережить что-либо более острое.
— Уже пришлось, — легкомысленно объявил Гаральд. Однако никакого влияния на служанку это не произвело.
— Не каждый день и не каждому мужчине дано познать ласки императрицы, к тому же — византийской.
Служанка хотела добавить еще что-то, но, увидев на лестнице Зою, тут же поспешно скрылась за колонной, словно бы растворилась в благоухающих парах этой императорской термы.
14