Жребий

— Вся наша жизнь перевернута с ног на голову, — сказал с грустью Нетудыхин. — Подмена одних понятий другими, идолопоклонство, всеобщее лицемерие, ложь…

— Тебе-то какое дело до этого? Ты думаешь, что ты один только зрячий? Живи как все. Дадена тебе жизнь — радуйся. И не ковыряй носом — откусят.

— Да ведь нельзя так жить!

— Но живем же?

— Живем.

— Значит, можно. Может быть, человеку нравится так…

— Вот потому-то я и не верю вашему слову. Оно может быть выполнено, а может и нет. Честь стала необязательной.

— Я тебе сказал: это твое право — верить мне или нет. Уберешь портрет — полу-чишь свободу. Если по каким-то вдруг причинам, если вдруг, договоренность будет на-рушена, заверяю тебя, я подам в отставку. Слово детдомовца! Большего я тебе обещать не могу.

Наступило тягостное молчание. Не было стопроцентной уверенности у Нетуды-хина, что эксперимент принесет положительный результат. С другой стороны, и упускать такую возможность он не мог.

— Ну, чего ты замолчал? — спросил Зуев.

— Боюсь, что ничего не получится при таких условиях.

— А ты постарайся. Не обращай ни на что внимание. Плюнь на все. Не выйдет за первый раз — сделаем повтор. Важен результат в конечном счете.

— Ладно, — сказал Нетудыхин, — попробую. Но если обманете, портрет я верну на место.

— Согласен.

— Который теперь час?

— Пять утра.

— Выезд сегодня в два часа ночи. Все освещение на территории, прилегающей к дому быта, должно быть выключено. Это не моя прихоть. Это необходимое условие для успешного исхода дела.

— Понятно.

— Когда я буду находиться у портрета, меня никто не должен видеть.

— Не будут видеть, гарантирую.

— В течение суток после устранения портрета я должен быть выпушен на свобо-ду. Все.

Он замолчал.

— По петухам? — сказал Зуев.

— По петухам! — ответил Нетудыхин. И они, улыбаясь, неожиданно пожали друг другу руки.

Зуев громко постучал в двери.

— Папирос мне оставьте, — сказал Нетудыхин. — Я выкурился весь.

Зуев отдал ему всю пачку.

— Я надеюсь, — сказал он, стоя на пороге, — что наш разговор не окажется бле-фом.

— В не меньшей степени в этом заинтересован и я, — ответил Нетудыхин.

Камеру затворили.

В половине второго ночи за ним пришли. Нетудыхин потребовал шнурки и ре-мень. Не ехать же ему на такое серьезное дело, шлепая туфлями и подтягивая спадающие брюки. Без лишних слов востребованные вещи выдали.

Лица сопровождающих были какими-то настороженно-встревоженными. Они словно кого-то опасались. А может, это Нетудыхину только показалось.

К дому быта подъехали с парадной стороны. Площадь действительно лежала во мраке, что для этого района было совсем непривычным.

— Ну, — сказал Зуев, когда машина остановилась, — ни пуха тебе! Мы проедем вниз и там, у сосен, тебя подождем. Давай.

Тимофей Сергеевич вылез из машины. Он немного постоял, прислушиваясь к зву-чанию перекаленной июльской ночи, и взглянул на небо. "Господи, где Ты там? Ну что же Ты творишь со мной?.." Стал молча молиться.

Как докладывали потом начальству наблюдавшие за Нетудыхиным, ничего такого сверхъестественного у Дома быта он не совершал. После отъезда машины он спокойно прошел к портрету и простоял там, на площадке, двадцать одну минуту. Ни крещения, ни моления замечено за ним не было. Он даже, кажется, и на сам портрет не очень-то обра-щал внимание. Лазил в карманы, у себя за пазухой. Словом, с точки зрения раскрытия его магические способностей он не производил никаких приемов или действий. Затем, по истечению указанного времени, он спустился вниз к сопровождавшей его группе Зуева.

Стояла напряженно-выжидательная тишина. Все четверо дверей машины были распахнуты. Чекисты курили. Тимофей Сергеевич подошел к ним.

— Что-то быстро ты, — сказал Зуев. — Сорвалось, что ли?

— Поехали! — сказал Тимофей Сергеевич, садясь на заднее сидение.

— Получилось? — не отставал Зуев.

— Цыплят по осени считают. А сначала их высиживают, — неопределенно отве-тил Нетудыхин.

Машина поехала. Все молчали. У портрета Зуев приказал водителю остановиться.

И вдруг на площади включили свет. Это произвело впечатление взрыва. На миг наступило ослепление.

— Зачем? — дико заорал Нетудыхин. — Что же вы делаете?!

Тимофей Сергеевич обхватил голову руками и сокрушенно застонал. Все увидели, что ничего не изменилось, а портрет Нетудыхина по-прежнему красуется на стене Дома быта.

— А-я-я-яй! Все рухнуло в один миг! — говорил в отчаяньи Нетудыхин.

— Ну, ладно, ладно, — успокаивал его Зуев, — не расстраивайся. Надо же было меня предупредить. Придется все начинать сначала.

— В таком психическом состоянии я уже ни на что не способен!

— Значит, будем ждать завтрашней ночи. Жаль, поторопились. Поехали!

На площади выключили свет.

И все-таки, к счастью, необыкновенные происшествия, как подметил еще Гоголь, случаются в нашей жизни. Ученые такие явления называют абсурдом, народ — чудом. Кто тут ближе к истине, трудно сказать. Дело-то вообще спорное, и читатель вправе су-дить самостоятельно.

В начале шестого утра, когда Зуев уже спал, ему позвонили домой и сообщили, что портрет Нетудыхина исчез. Иван Иванович не поверил тому, что услышал. Он мигом оделся и полетел к дому быта.