Жрец

   Дожидаться нам пришлось недолго. Раздались фанфары, в воздух взметнулись огненные всполохи от посохов придворных магов. Походная процессия с императором на белом коне въехала на площадь и продвигалась к сцене. Сам император не впечатлил, он оказался невзрачным карликом со скучающим выражением лица. Площадь заполнялась людской массой еще сильнее, я с удивлением углядел в толпе знакомые лица. Почти все церковники города были здесь. Рядом со мной стоял сам епископ Лукарь в простенькой для себя одежде и без свиты. Вокруг толпились игроки, стараясь заговорить с ним и подарить подарки, но Лукарь смотрел только на императора, не замечая никого. Похоже, выполнял заданную программу. Наверняка где-то здесь и мой наставник. Интересно, жрец Торм Громоподобный покинул свою мастерскую ради встречи высочайшей особы или плюнул на такую ерунду? Я опасливо осмотрелся. Воспоминания о тяжелой руке первого молотобойца Навьи были еще свежи в памяти. Тем временем пышная церемония продолжалась. Часть персонажей во главе с императором взобралась на сцену. Конечно, среди них был великий и ужасный Таврий. Поближе к коронованной особе, подальше от толпы, место как раз для него. Патриарх стоял возле какого-то мужчины в робе из мешковины. Этот человек привлекал внимание, и даже нехотя я вновь и вновь возвращался взглядом к нему. Был в нем какой-то животный магнетизм. В глубоко запавших глазах и изможденном лице. В немного скрюченной фигуре и босых ногах, смотревшихся дико рядом с роскошными нарядами императора и церковными сутанами. Я оглянулся на Бравоса:

   -А кто этот босой, рядом с Марком?

   Мистик покачал головой:

   -Эх, Норман, не знаешь разящую длань света. Это брат, глава всех инквизиторов Тормунд. По мне так самый влиятельный непись на этой площади, игроки от аудиенций с ним бегают как от огня. Причем часто в прямом смысле.

   Вот ты какой, главный инквизитор. Я всматривался в него все сильнее, пытаясь понять, что он за личность. Ни одной личной вещи: ни символов веры, ни атрибутов власти, ни оружия. Истязает себя? Скорее тренирует. Эта роба вовсе не случайно одетый наряд и босоногость - совсем не жест протеста. Думаю, он так выглядит всегда: и на казнях, и на роскошных приемах. Глубоко погружен в себя. Казалось, ему нет дела до происходящего вокруг, хотя уверен, что Тормунд не одобряет подобных празднеств. Совсем еще молодой, особенно рядом с патриархом и другими церковниками. Какая у тебя правда, главный палач Триединого? И как ты можешь спокойно спать по ночам, продолжая истязать стольких людей? Неважно, невинных или нет. Стоит ли иметь с тобой дело, или Бравос прав и надо бежать от тебя как от чумы? Кажется, я опять слишком сильно задумался. Может, эта наша последняя встреча, а я уж размечтался.

   Тем временем пышная процедура приветствия продолжалась. Глашатай вышел на постамент и крикнул в какое-то подобие рупора:

   "Церемония встречи Императора Марка Пятого объявляется открытой! Первым Императора поприветствует патриарх Таврий Всепрощающий!"

   Старик вышел вперед. Как всегда в белоснежной сутане, подтянутый и бодрый. И начал говорить совсем не о высокопоставленном госте города:

   -Люди святого города, через вас я обращаюсь ко всему роду человеческому. Смутные времена наступают. Времена, когда огонь охватит наши дома, а тьма поглотит наши души. Чтобы выжить в грядущем, мы должны пойти на многое. Как и другие отцы церквей, я видел великую войну. Я видел, как восставала из пепла наша Империя, и я восставал из пепла вместе с ней. Постоянно задаваясь одним и тем же вопросом: "В чем заключается мой долг?". До того дня, пока не столкнулся с истинным злом.

   Сухощавая рука патриарха сильнее сжала посох с коронами:

   -Страна, которую мы возводили кровью и потом, рушится на моих глазах, и тому причиной стали наше собственное невежество и гордыня. Чтобы не потерять то немногое, что еще осталось, я должен сделать невозможное. Слава Триединому!

   Толпа подхватила "Слава! Слава!". Видно было, что речь закончена, но Таврий все не уходил. Старик замолк, вглядываясь в лица людей на площади. Людей жадно хватающих каждое его слово. Вдруг он весь как-то съёжился и будто сразу постарел лет на десять. Его голос утратил обычный магнетизм и даже немного дрогнул:

   -Надеюсь, вы сможете меня простить. Слово Императору Марку.

   Меня охватило смутное предчувствие беды, когда правитель нескольких континентов вышел вперед, словно молодой павлин. В своих расшитых золотом пышных одеждах, усыпанный драгоценными камнями с головы до ног. Низенький голосок властителя не мог даже сравниться с твердым и властным тембром Таврия. После святого отца, он казался блеклым и невыразительным:

   -Высочайшим указом, подписанным мной лично. Официальной имперской религией провозглашается Церковь Триединого. Остальные церкви будут расформированы и покровители присоединены к пантеону святых. Любые проповеди иных религий кроме веры в Триединого провозглашаются государственным преступлением и повлекут соответствующее наказание. Отныне у сил света одна вера, один бог. Слава Триединому.