Жрецы

- А вот что, золото мое, изгони-ка от себя всех своих благодетелей. Гони их вон из дворца... Пошумели - и довольно. Теперь не нужны. Гони кого в Сибирь, кого в иные дальние края... А сама молись, яко ангел твой святая Елизавета. Воздержание ее было - чрезмерное, ибо она проводила многие годы, не вкушая хлеба и питаясь только одними плодами и овощами, масла же и вина она не вкушала во всю свою жизнь. Сиди и ты на престоле, на высоком, порфирою приукрашенном, окруженная херувимами и серафимами. Поменьше обращай внимания на предметы земные...

Царице стало жаль себя. В глазах у нее появились слезы. Василиса еще крепче прижала ее голову к груди. Она была довольна действием своих слов на царицу. Она честно выполняла приказ Бестужева и других старых бояр, засевших в Сенате.

- О чем же тебе плакать, пташка ты моя ненаглядная? Ты - царица. Вся власть у тебя.

- Боюсь... боюсь, Василиса!

- Кого же тебе бояться, коли в твоих руках и воинство христово и целый сонм преданных рабов? У тебя есть Сенат, твое верное исконное дворянство... Родовитое, не то, что эти...

- Диавола боюсь и прежних согрешений своих... Загубила и я немало душ и введена не однажды в соблазны наихудшие. Грех, грех, грех кругом меня и во мне... Диавол сильнее царей, что и сама я вижу...

- Успокойся, дочка! Грех больший отчаиваться в милосердии божием, нежели поклоняться идолам земным... Царь согрешит, бог простит. Не малое множество у тебя силы, дабы искупить прегрешения и спастись вовремя от происков сатаны. Не жалей своих якобы благодетелей, а по сути врагов твоих лютых. Вон их! А прежде всего твоего же дохтура, француза окаянного, сводника проклятого, убивателя плодов в грешных утробах дворцовых блудниц. В пьяном виде о телесах не только дворцовых девок, но и о твоих болтают змееныши.

Елизавета вскочила. Лицо ее нахмурилось.

- Кто смеет обо мне сквернословить? Загублю без остатка, и ворону поживиться будет нечем!

- Ну, ну, ну! Садись! Успокойся! - всполошилась Василиса. - Вся в своего батюшку - горячая. Уймись! Не гоже так, а особливо государством править. Негоже! Негоже! У царя и без того руки долги. Царю рассудок нельзя терять. Народ - тело, царь - голова. Не торопись, а полегоньку, потихоньку изводи своих благодетелей, вознесенных тобою в дворянство.

Елизавета шлепнула ладонью по столу:

- Кто болтает про меня? Откуда ты знаешь? Говори!

- Есть люди верные, преданные рабы твои...

- Давай их мне сюда! Хочу слышать...

- Изволь!

Старуха вышла из царицыной опочивальни и крикнула дежурному капралу:

- Демьяныч, позови-ка слепого-то!

Вернувшись, она нашла Елизавету уткнувшейся в подушку. При входе мамки царица поднялась и строго взглянула на нее.

- Причесывай! Скорее!

- Ничего, матушка-государыня! Человек этот слепой... Какая бы ты ни была, ему все одно не видно. Музыкант он, играет у них.

Елизавета, оттолкнув Василису, встала перед зеркалом, собрала в пучок косу, налепила мушку около рта на щеке, подвела брови...

Василиса с хитрой улыбкой следила за своей воспитанницей:

- Буде уж тебе! И так хороша, красавица ты моя! Лучше тебя и девок-то в мире нет! Что ротик, что носик, что косы, что ушко... Господи! Пресвятая владычица!

Василиса знала, что надо говорить.

И чем больше приговаривала старушка, прославляя елизаветину красоту, тем более ласковой и приветливой становилась царица. Она крепко обняла бабку и поцеловала.

- Ах! Как у меня болит голова от государственной усталости! И кого же мне слушать, коли не тебя! Сирота я круглешенькая... Пожалей меня... Глупая, малосмысленная я!

В это время послышался стук в двери. Елизавета приосанилась, оправив на себе платье.

- Входи! Кто там?

Дверь отворилась; в опочивальню, подталкиваемый капралом, вошел слепой человек в потертом, бедном камзоле и в стоптанных туфлях. Войдя, он упал на колени:

- Владычица наша, государыня! Униженный раб твой Егор Соловей, музыкант без роду, без племени бьет тебе челом, желая царствовать многие, многие годы!

- А ты чего бельма выпучил? Вон отсюда! Ишь ты, - закричала Василиса на капрала. Тот исчез.

Елизавета подняла слепого и посадила в кресло.

- Ты не видишь? - спросила она сочувственно.

- Да, слепой, - жалобно ответил он.

- Так-таки ничего и не видящий?

- Хотя и слепой я, но чудесным образом при помощи Христа бога нашего, зрю, матушка-царица, твою неизъяснимую красоту лучезарную, якобы и оба глаза мои видят и дурной воды в них нет... Вот ты стоишь и ярко сияешь над миром, подобная вифлеемской путеводной звезде, и смотришь на меня, будто солнце яркое, теплое, полуденное...

Василиса прервала его.

- Скажи-ка лучше ее величеству, что ты там слышал у французов и в кой вечер?