Жрецы

- Мы надеялись, - шелестит из мглы, - мы очень надеялись, что нам удастся воплотиться в наших потомках, переполненных силой великого жертвоприношения. Но ты, Геракл, наша первая неудачная попытка, смертный, Мусорщик - ты помешал нам вернуться и занять место Олимпийцев. И я благодарен тебе за это.

- Благодарен? За то, что я оставил вас в Тартаре?!

- Да. Я, Крон-Павший, благодарен Гераклу. Я многое понял за последнее время - время, которого здесь нет, но которое еще не забыло те дни, когда я повелевал им... Помнишь, я говорил тебе, что мы относились к вам, как вы - к пшеничному полю или стаду, выращиваемому на убой? Но разве стал бы ты разговаривать с пшеничным колосом или с глупым бараном?! Разве заговорил бы я с тобой, если не изменил бы свое мнение?

- И каково оно теперь, твое мнение? - голос Геракла звучит чуть насмешливо, но Крон не замечает этого.

Или делает вид, что не замечает.

- Я думаю, что вы, люди - это третья сила, новая раса, достойная занять свое место на Гее. Семья - на Олимпе, Павшие - в Тартаре, а вы живете и умираете на Земле, так что именно вы - ее настоящие хозяева. Но даже среди Павших немногие согласны со мной; что тогда говорить про Олимпийцев?! От ревнивой Семьи добра не жди...

- Я и не жду, - с угрозой бросает Геракл. - Ни от Семьи, ни от вас.

- Правильно. Но мы далеко. Олимпийцы - ближе. И соображают быстрее. Не всегда, но - зачастую. Это ведь их идея - смертные Мусорщики полулюди, способные убивать навсегда таких, как мы... Создавая Гигантов, мы просто позаимствовали идею Семьи. Более того, находясь в Тартаре, мы имеем некоторые преимущества - никакой Геракл не доберется сюда, чтобы покончить с Павшими! А вырвавшись, мы, в которых выгорело все, кроме жажды мести и свободы (но в первую очередь - мести) - о, мы непременно нарушили бы любое равновесие! Боюсь, что даже Сторукие мало чем смогли бы тогда помочь миру - а я все-таки сын Матери-Геи, и не желаю ей столь дикой участи.

Дверь скрипнула, дрогнула... и осталась на прежнем месте.

- Пусть все остается как есть, - продолжает Крон. - Мы подождем. Мы умеем ждать. Скажи мне, Геракл - ты помнишь некоего Аттама [Аттам - греч. произношение имени "Авраам"; отправившись за яблоками Гесперид, Геракл побывал в Палестине, где помешал Аттаму (Аврааму) принести в жертву богу собственного сына Акаба (Иакова); спутники Геракла объяснили Аттаму, что могучий "киввеус" (как звали в Палестине ахейцев) - сын бога и его посланник], которому ты помешал принести собственного сына в жертву богу?

- Помню, - улыбается Геракл. - Пришлось хорошенько намять длиннобородому упрямцу бока, прежде чем он согласился заменить мальчика овном.

- А какому из богов поклонялся этот упрямый Аттам? - вкрадчиво интересуется Крон.

- Было у меня время спрашивать?! - недоумевает Геракл. - Дию, наверное, Зевсу... кому же еще?!

- Дий, - медленно и отчетливо, подчеркивая каждый звук, выговаривает Крон, - Деус... [имя Зевс звучит скорее как "Дзеус"] нет, дитя мое, не Зевсу поклонялся этот Аттам, а совсем другому богу. Народ Аттама зовет этого Бога множеством имен, но главное не в этом.

- Варвар... - бормочет Геракл, брезгливо пожимая плечами.

- Главное в том, что этот Бог для них - Единый.

- Единый?

- Да. Он уже здесь, на Гее. Дважды Павшие были правы - Ему тесно в Себе.

- Кто он, этот Единый?

- Долго объяснять. И ни к чему. Скажу только, что у любого бога обязательно должен быть противник. Мы, Павшие - вечные противники Олимпийцев. Две крайности. Вы, люди - посередине. Если место Семьи займет Единый, как бы его ни называли - мы, Павшие, никуда не денемся. Мы по-прежнему останемся в Преисподней, в самом низу Ада [Ад - произошло от "Аид"]. И вы, люди - тоже останетесь на Гее. Вы будете верить в Единого; а значит, и в нас. Нет, мы не будем голодать... и, может быть, благодаря нам и людям Гея не ляжет подстилкой под Единого.

- Не рано ли ты зачислил людей в свои союзники, Крон-Павший?

- Возможно. Возможно, люди найдут еще один путь, где не будет места ни нам, ни Семье, ни Единому... И залогом тому - миф о Геракле. О смертном, сокрушившем чудовищ и Гигантов; о том, кто не уступал дороги богам, и без кого Олимпийцы были бы бессильны перед выходцами из Преисподней. Взойдешь ты на Олимп или просто умрешь - я желаю этому мифу долгой и счастливой жизни. А теперь...

Крон замолкает надолго.

- А теперь о последнем. Жизнь твоя оборвется не завтра, и наверняка в ней будут дни, когда она станет в тягость, когда тебе захочется не жить, не знать, не помнить...

- В моей жизни было немало таких дней, - сквозь зубы цедит Геракл.