Жрецы (Человек и боги - 2)

- Анфиноген надел на себя кафтан и саблю польскую, а мы?! - поддакнул Рафаил.

- Подкуплен он поляками!..

- Смуту у нас производить подослан!..

- Кто вам сказал?! - крикнул Заря. - Замолчите!

- Слышали мы!

- От кого?! Не от православных ли проповедников?! - продолжал допытываться Заря. - Не верьте им! Польша едва ли посягнет на Российскую империю... Сил у нее таких нет!.. Она сама боится Анфиногена... Холопья его сторону держат. В них сила! А Польша должна вечно благодарить российскую знать. Холопы были готовы к поголовному истреблению панов, а царские генералы защитили их. Немцы на них напали - и от немцев русские их спасли. И не один раз выручала Русь Польшу. Коли бы не русские воеводы, давно бы быть Польше немецкой страной. Они ее знатно защищали от врагов внешних и внутренних. Шляхта должна вечно богу молиться за Россию. И незачем ей смуту в России устраивать. Врут вам попы, ежели они это вам болтали... И Анфиногена они давно бы в угоду русским начальникам заковали, да руки у них коротки.

- Вор он! - продолжали кричать скитники.

- Обманщик!

- Мы хотим молиться, а не воевать.

Михаил Заря попробовал было еще выступить в защиту Анфиногена и убедить скитников в необходимости начать новую борьбу с духовными властями за восстановление разоренных скитов, но Рафаил прямо заявил ему:

- Вижу я - плохо знают наши дела стародубские и ветковские братья. Того, что было при диаконе Александре, уже не вернуть. Питирим навсегда убил у керженских раскольников веру в одоление православной веры силою и догматическою правдою. И раскольники у нас уже не те. Многие из них разбогатели и дорожат земными благами более, нежели духовными... Купцы жадны к деньгам. Наш скит еле-еле прокармливают. Да и зачем им скиты, когда им дана воля в раскольничестве?.. У каждого своя моленная на дому... Над письмом Анфиногена посмеются купцы - и только... Воскресни сам диакон Александр теперь - не послушают и его!.. Люди старой веры отолстевают и в почете у нижегородских вельмож, в гильдию записываются; а иные беднеют, теряя свое человеческое достоинство и способность. А эти не токмо неспособны поднять меч на владык мира, но даже в унижении и смиренно заявить им о своей невыносимой, тяжелой доле они неспособны. Вот что!

Михаил Заря устал спорить со скитниками и замолчал. Многое теперь ему стало ясно. Он увидел в скиту действительно не тех людей, которых думал здесь встретить. Разве можно с этими скитниками надеяться на большой раскольничий поход?!

Распростившись с Шарпанским скитом, Михаил Заря, унылый, озабоченный, поплыл по Керженцу к Волге.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В Песочном кабаке, когда туда прибыл Михаил Заря со своими товарищами на пути в стан, было полутемно, догорали две последние монастырские свечи; впрочем, и на дворе-то уж начало светать. За стойкой дремал монах, продававший питие. Голосили петухи под окнами; колокол дребезжал где-то поблизости. Волга у берегов курилась влажностью. Волны ее тихо плескались в камнях и на песке, около самого кабака.

- Ну-ка, праведник, освежи усталые души! - крикнул Заря.

Монах вздрогнул, протер глаза.

- Не обессудьте, кроткие агнцы! Пусто.

- Инок! Не терзай! Сыщи!

- Почтенный человек, конечно, везде гость и хозяин. Однако же, приоткройте мне ваши паспорта.

Михаил Заря удивленно взглянул на него, потом вынул из-за пояса пистолет, показал его монаху.

Монах, утерев нос, деловито произнес:

- Ага! Сейчас! - И с приветливой улыбкой принес из своего угла два кувшина браги.

- Не обижайтесь на меня! Приказ пришел, а в нем явлено: многие-де люди и крестьяне из деревень выбежали, и ныне бегут, не страшась прежде писанных-де подтверждений, многие ж у себя беглецов укрывают. Наш преосвященный игумен приказал не допускать к питию беспаспортных неведомых людей.

- В смирении своем служи нелицеприятно, выполняй и впредь указы так, как ты выполнил их сейчас... - назидательно произнес Заря.

- Как перед богом... Вот вам крест! - Монах широко перекрестился. Стараюсь, сколько сил хватает, угодить начальникам. На плахе голову сложить неохота.

- Кому под тыном окоченеть, милый мой, того до поры и обухом не перешибешь... Вот как! Об этом не страдай.

Спутники атамана весело рассмеялись, уткнувшись носами в кружки.

Немного подумав, монах тяжело вздохнул:

- И-и-их, святители! Что уж там говорить о питии - париться вместе с бабами в одной бане и то настрого запрещено... Так теперь и ходим: в среду - мужики, в пятницу - бабы... Словно бы разное человечество... Когда это было?!

Михаил Заря засмеялся:

- Теперь летняя пора... В Волге-то, чай, не запрещено... Сколько хошь парься!

- Вы вот смеетесь, - сказал обиженно монах, - а у нас в монастыре уныние и ропот. Одна была старцам отрада - и ту отняли.

В это время в дальнем, темном углу зашумело.

- Что это там такое? - всполошился Заря.

- Человек.

- Хмельной?

- Тверезый.

- Чей?

- Господь его ведает...

- Паспорт показывал?

- Нет. Отказался.

- А ну-ка, разбуди его...

Из угла послышался смелый, дерзкий голос:

- Я и сам проснулся. Чего меня будить?