Жрецы (Человек и боги - 2)

- Что? Филька? - Цыган снова заволновался. Турустан поведал ему о своем горе. Слушая его, Сыч постепенно приходил в себя.

- Прости меня! Не рассказывай никому! - сконфуженно начал он. - И не бери пример с меня. Слаб сердцем. Не затем рождается человек, чтобы жить в слезах; мы родились, милый, - верить в свою силу... Можем сделать многое, коли того захотим. И хотеть будем до самой смерти, пускай даже помрем на лобном... Так всегда говорит наш атаман Михаил Заря. Э-э-эх! Прощай пока! Э-эх, зачем ты, горькая, на свете рождена, несчастливая к любви произошла?!.

Расстались, условившись снова встретиться на том берегу Волги у Макарьевского монастыря. В Песочном кабаке.

Сыч устало влез на лошадь и медленной рысцой погрузился в гущу кустарников. Мордвин с грустью проводил его глазами, тяжело вздохнул. Понравился ему этот человек.

Одним остался недоволен Турустан: на его вопрос, по какому делу понадобился Сычу Несмеянка и откуда он знает этого мордовского вольноотпущенника - цыган ничего ему не ответил.

- Потом узнаешь... - сказал он загадочно.

С тем и уехал.

IX

Добрался-таки Сыч до Большого Сескина. Был уже вечер. Старуха, подбиравшая на опушке сучья, указала ему дом Несмеянки. Самый крайний домишко, в соседстве с ельником.

Встретились радостно.

Несмеянке не надо было расспрашивать цыгана, зачем он явился. Встреча была заранее условлена. Еще там, на Волге, когда волокли расшиву.

- Н-ну? Какие вести?

- Вышел из Москвы. С товарищами.

- Как же я его увижу?

- В Нижнем, на Похвалинском бугре. С самого краю домишко тут стоит, зеленый... В нем и встретитесь.

- Спросить кого?

- Меховщика Гринберга... Мордва шкуры ему носит... Старик верный, не бойся... Свой человек.

Рассматривая со всех сторон гостя, повеселел Несмеянка.

- А я думал, ты не придешь! Где стали?

- В урочище под Татинцем. Напротив большой остров. Берег высокий, все видно... Караульных поставили в горах. Побывай.

Несмеянка покачал головой.

- Куда же мне?! И-их, дорогой мой! Ты не знаешь! Да садись! Чего ты?!.

Когда сели, Несмеянка крикнул:

- Семен Трифонов! Иди!

Послышалась возня в сенях, дверь отворилась. В горницу смущенно и робко вошел коренастый, крепкого сложения крестьянин. Низко поклонился:

- Мир вам!

- Смиренным бог помогает! - шутливо ответил Сыч, так же низко кланяясь вошедшему. Глаза его лукаво смотрели на Семена. - Где ни бывал я, везде смирение - богу угождение, уму - облегчение, душе - спасение, дому терпение, а начальству - удобство. У мордвы, может, и не так. Не знаю.

- Я не мордвин - православный... - добродушно откликнулся на слова цыгана Семен Трифонов. В руках он мял войлочную шапку.

- Здешний он - дальнеконстантиновский, монастырский тяглец. Вот... Скрывается у меня.

- Что так? - удивился Сыч.

- Жена блудит, а его еретиком объявили. В селе Кочунове мужики не пускали в церковь крестьян соседнего помещика Собакина... Собакинские люди взяли да побили в церкви той окна, а священника, шедшего на увещевание с крестом в руке, связали и хотели в реке утопить... А на суде главным заводчиком объявили Семена Трифонова. Ловят его, чтобы в цепь заковать.

Семен Трифонов вздохнул, опустил глаза:

- Я только дьячка Микиту за бороду дернул! Больше ничего. Он у нас поросенка летось своровал.

Цыгана охватило любопытство:

- С кем же твоя баба-то?

- Старца рыжего, на грех, поселил в лесу, в келье, епископ Димитрий... Проповедника... - печальным голосом ответил Семен. - Она с ним вот...

- Э-эх, брат! - вздохнул Несмеянка. - Исходил я всю Украину, Донецкие земли, Поволжье - и устал от человеческого горя.

Не успел сказать он эти слова, как под окнами поднялся шум. Несмеянка выбежал на волю, а вернувшись, грустно произнес:

- Опять! Каждый день! Идут наши, сескинские.

В горницу набился народ. Оказывается, сегодня их взбудоражили слухи о прибытии из Нижнего в Суроватиху еще нескольких монахов и толмачей. Каждый день новости!

Зло и скучно завопили старики, размахивая руками; мычали себе в бороду пожилые люди, проклиная монахов; причитали женщины.

- Чего шумите? - сказал Несмеянка, когда стихло. - Не первый же день это! Нытьем беду не заглушишь!

Все задумались. В самом деле - не первый день власти беспокоят мордву. Суд судил "никогда в пользу мордвину". Торгаши русские обирали мордовское население, стараясь получить "наиболее пользы", продавая нужное втридорога и выманивая втридешева - хлеб, мясо, крупу, рогожи. Бурмистры, пристава - каждый по-своему вмешивался в жизнь мордвы. Такой порядок вещей должен был давно заставить людей задуматься. Чего же ради бестолково шуметь теперь? Кто услышит? Кому страшны их проклятия? Об этом Несмеянка односельчанам и сказал, устыдив их своими словами.