Жрецы (Человек и боги - 2)

Старикам мордовским серебро, злато отдайте".

Верные слуги от мурзы пошли,

Мурзин дар старикам понесли;

Старики серебро, злато приняли,

Суслом сладким слуг напоили;

Слуги к мурзе приходят:

"Угостили нас, напоили суслом сладким,

Накормили нас хлебом мягким".

Мордовские старики от мурзы деньги получили,

После моляны судили, рядили:

"Что нам мурзе в дар дать,

Что московскому царю послать?"

Меду, хлеба, соли взяли,

Блюда могучие поклали,

С молодыми ребятами послали.

Молодые ребята, приуставши, сели,

Говорят: "Старики не узнают!"

Мед, хлеб да соль поели.

Говорят: "старики не узнают!"

Земли и желта песку в блюда накладали,

Наклавши, пришли

И мурзе, московскому царю, поднесли.

Мурза землю и песок честно принимает,

Крестится, бога благословляет:

"Слава тебе, боже, царю,

Что отдал в мои руки мордовскую землю!"

Поплыл мурза по Воложке,

По Воложке на камушке:

Где бросит земли горсточку

Быть там градечку;

Где бросит щепотечку

Быть там селеньицу.

Несмеянка слушал старика, низко опустив голову, а по щекам его текли слезы. Он вытирал их и вновь наливал себе вина в ковш и выпивал его.

- Ах, люди, люди! - вздыхал он. - Доколе же глупость будет владеть вами?!

Сильно охмелевший, он вдруг вскочил со скамьи и, подхватив Ивана Рогожу под руку, решительно сказал:

- Пойдем! Пойдем в деревню! Пойдем ругать мордву... Будь проклят Чам-Пас!.. Дорогой мой... Глупый ты, дед! И ты веришь?!

Иван Рогожа стал успокаивать Несмеянку:

- Куда мы пойдем ночью? Смотри в окно: тьма!

Несмеянка открыл окно.

- Да. Ночь! Дед, неужели все спят? Не верю! Пойдем!

Иван Рогожа крепко вцепился в Несмеянку.

- Не шуми! Не надо!

- Пусти! У кого ищут они защиты?! Глупые! Боги сделали нас, людей... И люди разрушаются и умирают... Вон, гляди в окно... Там звезды! Но и они потухают. Я видел на Каспии льды, они губили людей, а потом и сами таяли... Я видел пески в степях, они сжигали людей и погребали их... Я видел ураганы, опустошавшие землю... И не у всех ли у нас на глазах губят людей война, чума, голод?.. Где же Чам-Пас?! Чего он смотрит?.. И никто не хочет понять всего... Что мне делать? Скажи!

Несмеянка облокотился на подоконник, глядя в небо.

- Дед Иван!.. Играй!.. И пой... Пускай, как хотят!.. Я знаю... Моя жизнь не пройдет даром! Играй!..

Старик ударил волосатыми пальцами по струнам кайги... Песнь о "большой мордве" потекла через окно во тьму осенней ночи.

XIV

Солнце село за берегом Оки, когда к дому мастера Гринберга на Ямской окраине подошел неизвестный человек. Ветер с реки бешено набрасывался на бугор, к которому прилепился дом Гринберга. Рахиль вышла на крыльцо, ветер рванулся с такою силою, что снова втолкнул ее в сени.

Вслед за девушкой, захлопнув дверь, неловко сутулясь, в горницу вошел коренастый человек в кафтане, подпоясанном кушаком. На нем была барашковая шапка, залихватски сдвинутая на затылок. Залман Гринберг поднес свечу к лицу вошедшего. Молодой парень. Незнакомый.

- "И сказал ему Михаил: откуда ты идешь? Он ответил: я - левит из Вифлеема Иудейского и иду пожить, где случится".

Залман встал и низко поклонился гостю:

- Милости просим, человек! Но не будет ли сегодня у нас тесно? - И он указал на людей, спавших на нарах вдоль стен помещения.

Незнакомец рассмеялся.

- В тесноте люди песни поют, а на просторе волков гоняют. Я не кичлив. Притом же к тебе направил меня один знакомый мордвин. - И немного подумав, сказал тихо: - Тут встретиться я должен... Кто такие эти люди?

- А мы разве ж знаем? Как и все, как и ты, как и я.

- Зри! - гость показал золотую монету.

Залман спокойно спросил:

- А куда я вас положу? По мне, почивайте всю ночь или день и ночь, а если же надо и неделю - нам все равно. Что мы можем сделать?!

- Ладно. Не дворянин, и на полу лягу. Иконы у тебя не вижу.

- Если нужно, можно достать! - И не успел гость откликнуться на его предложение, как Рахиль принесла икону Николая Чудотворца и поставила ее на скамью в угол.

- Извольте.

Молодец расхохотался.

- Вижу сразу - живешь ты по губернаторскому приказу!.. Убери, дева! Не надо. Нет ничего труднее, как богу молиться, родителей почитать да еще долги отдавать... Страсть не люблю.

И, усаживаясь на скамью, спросил:

- Тебя еще не окрестили?

Залман посмотрел на него испуганно:

- Зачем крестить? Мы люди бедные...

- Да разве не знаешь?! Велено всех крестить.

Залман смотрел на гостя в страхе, охваченный подозрением. Как так смело может этот человек насмехаться над властями?

А незнакомец ни с того ни с сего принялся ругать каких-то царицыных старух, богомольниц, и любовников ее.

Незнакомец подмигнул при этом Рахили, бледной девушке с пышными вьющимися вокруг лица волосами. Залман испуганно указал рукою на спящих людей:

- Тише, тише. Нельзя так говорить.

- Для кого икону держишь?

- Для купцов и чиновников.

- Стало быть, их тут нет?

- Нет.

- Тогда не опасайся. Наш Филат не бывает виноват. В Москве жив остался, а в здешней деревне и вовсе. Не боюсь никого. Я выше всех губернаторов.

Залман заинтересовался:

- Из Москвы?

- Да.

- Служилый?

- Правде служу. Больше никакой службы не признаю. Звать как, спросишь? Отвечаю: московский мещанин Ванька Каин. Слыхал?

- Нет.