Жрица Анубиса

— Ты, верно, совсем спятил, Косей, невозможно воскресить то, что мертво!

— Для Амон-Ра это неочевидно, он может всё, я, как жрец, могу провести процедуру…

— Я подготовил фараона к вечной жизни, его душу ждёт суд Эннеады, — шепча, понимая, что разговаривает с сумасшедшим фанатиком.

— Это не имеет значения, кровь твоей названной дочери может оживить царя, — тихо, со священным трепетом и придыханием.

— Это невозможно… нельзя… — проговорил он, стискивая ладони в кулаки, — неслыханная наглость и дерзость — заявляться в храм и просить об убийстве…

Косей смерил того презрительным взглядом, медленно и грузно поднявшись.

— Жрец Анубиса, твоё служение умрёт вместе с тобой, держит на плаву тебя лишь одно: людям нравится божок, которому ты служишь, но Амон-Ра нужна полная и безоговорочная власть, без других богов, и ты либо присоединишься к нам, либо будешь низвергнут в забвение, тебе будет заказан путь в Царство мёртвых, и ты никогда не найдёшь покоя на житных просторах Осириса.

— Ты, верно, не слышишь сам себя, я не дам тебе убить свою дочь, — гневно.

— Конечно, нет, ведь ты сделаешь это сам, — видя, как тот задыхается от гнева, следя за движениями скул, смотря прямо в глаза, не испытывая ни капли стыда.

— Я не сделаю этого никогда, — твёрдо проговорил он, задыхаясь от беспомощности.

— Тогда это сделаем мы, и я не буду милосерден, как мог бы её отец, ведь я не целитель и не знаю, куда нанести удар, чтобы не было больно, чтобы смерть наступила мгновенно, — улыбаясь по-садистски, выворачивая тем самым душу у отца наизнанку. — Ты отдашь то, что не принадлежит тебе, для бога Амон-Ра.

— Если фараон узнает… — прошептал тот, уже понимая, что, пока его послание долетит до царя, его дочери уже не будет в живых.

— Фараон далеко и к тому же вне себя от радости, что его отец покинул этот бренный мир, глупец даже не догадывается… — Косей ухмыльнулся собственным мыслям, замолкая, не делясь своими планами. — Сделай это сегодня ночью, таинство проведу я, ты и твой храм устоит, Амон-Ра отблагодарит тебя, не тронув, ты будешь жить и служить своему богу.

— Я сделаю всё, что ты просишь меня, Косей, великий жрец великого Амон-Ра, сам, помощники мне не нужны, — склонился перед ним Камазу.

Когда он вновь посмотрел на Косея, его лицо было бледным, как будто в нём уже исчезла жизнь, как будто он умер в тот момент, когда согласился убить дочь.

Сумерки Древнего Египта. Завеса Анубиса.

Инпут тщательно выводила на руках узоры, теряя терпение и внушая самой себе, что это всё необходимо для наведения красоты и лоска.

«Если я его снова увижу… — улыбнулась, скрывая блаженное выражение лица от других девочек, готовящихся к обряду инициации очередной жрицы, рука дрогнула, зазвенев частыми браслетами из золота. — Я бы так хотела пасть ниц перед ним, уж я бы не задрожала, как те глупые курицы, когда их ведут за завесу, вот бы как-нибудь подсмотреть, что там… Четыре весны — это так долго, ждать долго, а вдруг он найдёт себе пару, полюбит земную жрицу, ведь это возможно или нет? Ведь это единственный бог, у которого нет спутницы, Бастет не в счёт, она ветреная богиня, он любит одиночество, или я чего-то не понимаю… Ну что там, за пеленой, куда уходит новая жрица, куда потом исчезает? — вопросы роились в юной голове совсем неюные. — Хоть бы одним глазком…»

— Девочки, готовы? — в помещение вошла их наставница, и девочки, стараясь не организовать давку в дверях, по парам вышли из приготовительного помещения.

Юные помощницы вышли в широкий коридор с красочными рисунками, ярко повествующими о том, как Анубис судит человека, как определяет судьбу, как просит богиню мудрости Маат помощи в этом, как заботится о каждой душе, стараясь проводить каждого в страну Осириса, как оплакивает каждую душу, если она не смогла пройти в Вечные врата.

— О, великая мать Исида, благодарю тебя, что когда-то ты спасла маленького Анубиса, — благоговейно прошептала девочка, в который раз рассматривая рисунки на стенах.

Бойкой стайкой они вбежали в огромный зал, по периметру которого стояли огромные медные светильники в дыму курящихся ароматных трав. Инпут радостно улыбнулась, она любила ту светлую атмосферу приготовления жрицы для бога справедливости. Наставницы раздали им в руки по маленькой зажжённой свече, и девочки стройным хором благозвучных голосов затянули благодарственные песнопения. Где-то в глубине залы заиграли систрум** и ручные барабаны, ловко складывая ноты в торжественную мелодию.

Исподлобья Инпут взглянула на введённую в залу и поставленную перед завесой девушку в тонкой рубашке, не скрывающей всех соблазнительных изгибов тела.

«Дрожит», — презрительно заметила дочь жреца, но всё же не смогла не признать томной красоты девушки.