Жрица моря

Домик был низким, приземистым и напоминал спичечную коробку; в точности такой же домик нарисовал бы на грифельной доске ребенок, совершенно не имеющий склонности к рисованию. Сада около дома не было и в помине, но дорожка буйной зеленой травы вела к тому 'месту, где, безусловно, когда-то была куча навоза, почти к самой задней двери дома. Лучше всего об уровне хозяйственной культуры домовладельца можно судить по тому, как он решает проблемы с удалением отходов, — однако узкий травянистый склон, начинавшийся за фермой и ведущий к вершине скалы, еще хранил какие-то признаки обработки почвы. Белл Хед напоминал своей формой лежащего льва: его хвост опускался к. морю, а ферма находилась между передними лапами, словно пыталась укрыться от западных ветров. Тянувшийся к плечам «льва» склон некогда был покрыт террасами, но земля, когда-то знавшая плуг земледельца, уже давно поросла чертополохом и медленно растущей солончаковой травой.

Мисс Морган сразу же заметила львиную форму холма и, указывая на террасы между его лапами, произнесла:

— А здесь они растили виноград.

— Кто — они? — невнимательно спросил я.

— Те, кто использовал Белл Ноул в качестве храма. Когда я вернусь сюда, я верну на эту землю виноградную лозу.

Мы вышли к дороге, построенной по приказу Министерства Обороны; начало ее прокладке было положено обыкновенной карандашной линией на карте, прочерченной под линейку и обрекавшей до смерти уставших солдат на изнурительный труд каменотесов в свободное от службы время. Прямая линия дороги шла диагональю вдоль обрывистого края львиной головы и делала резкий поворот буквально в дюйме от ее макушки, так что я даже испугался, как бы машина не покатилась кувырком. Я испытал чувство искренней жалости к солдатам-строителям, представив, как они взбирались сюда со своим инструментом без помощи еще не существовавших тогда автомобилей.

После этого жуткого поворота дорога устремилась прямо к плоскогорью на вершине холма, вдалеке теряясь из виду. Прямо над нами, на самой вершине, виднелось множество беспорядочно разбросанных каменных пирамид, весьма заинтересовавших мисс Морган. Однако я не позволил ей выбраться из машины и заняться их исследованием — напротив, я направил машину, не обращая внимания на мириады прыгавших повсюду кроликов, прямо вперед, пока мы не уперлись в форт. Завидев его, мисс Морган просто захлебнулась от восторга.

Форт представлял собой небольшое сооружение, хорошо защищенное от ружейного огня; его построил из известняка тот самый лишенный творческого воображения архитектор, который проложил дорогу с помощью карандаша, линейки и карты. Истлевшие ворота давно соскочили с петель, и мы въехали прямо во внутренний дворик, форта. Позади нас стояли казармы, а впереди виднелись расположившиеся полукругом окопы. Прямо перед нами длинным языком уходил в море гребень утеса. Достаточно было одного взгляда на плескавшиеся в водоворотах у его подножья волны, чтобы вообразить ту монотонность, с которой они денно и нощно облизывали камень. Мне почему-то представилось, как морские валы перекатываются через этот утес в штормовую погоду.

Мисс Морган хватило одного взгляда вокруг, чтобы объявить это место своим идеалом. Я подумал о той жизни, которую должны были влачить здесь несчастные, Богом забытые новобранцы, и понес корзинку с завтраком к окопному блиндажу.

Однако, как оказалось, мисс Морган пока еще не собиралась завтракать. Взобравшись на амбразуру, она прошла до конца острого, как бритва, утеса, вдававшегося в море на добрых пятьдесят-шестьдесят футов, и стала у самой кромки набегавших волн, неподвижно глядя в морскую даль. Я беспокоился за нее, ибо стоило ей оступиться на этих покрытых ракушками валунах — и ничто не спасло бы ее от волны, мчащейся со скоростью локомотива, — так что я крикнул ей, чтобы она возвращалась, предложив осмотреть пляж для купания. Она не ответила, продолжая оставаться на месте; я выкурил целых три сигареты, наблюдая, как она каждый раз отступала перед приближающейся волной набиравшего силу прилива.

Ее фигура в серо-зеленом пальто почти сливалась с цветом моря, едва различимая на его фоне в тусклом свете пасмурного дня. Свободно развевавшиеся полы пальто трепетали и хлопали на ветру, подобно знаменам. Затем она сняла шляпу, вынула из волос резной черепаховый гребень и распустила по ветру свою роскошную черную гриву. Я смотрел на нее с гораздо большим восхищением, чем мог бы ожидать от себя, ибо ранее мне никогда не встречалась женщина, которая так бы себя вела. Вторую сигарету я выкурил практически мгновенно; выкурив третью, я почти перестал волноваться и, подумав, что она стоит там с распущенными волосами и развевающимися одеждами, грудью встречая ветер, уже достаточно долго, сошел вниз, намереваясь помочь ей спуститься с утеса.

Обернувшись, она протянула руку. Я подумал, что она балансировала, чтобы не упасть назад; однако, она позвала меня к себе на узкий пятачок мыса и взяла под руку.

— Станьте ближе и почувствуйте море, — произнесла она.