Жучки

На выставку было представлено от силы лишь одно его произведение, которое занимало весь салон. Длинное такое, прямо по самую половину стен галереи, ширина не больше тридцати сантиметров, а длина наводила тень на глаза, помрачала рассудок: сперва расстилали этот бумажный рулон на пол, народ смотрел на это, затем быстренько раскрывали его вдоль всей стены, наклеивали и сразу же отходили в сторону, народ созерцал это также и на стене. А потом сами приближались к подходившим и не просто рассказывали о произведении, а словно воспевали его.

А что же само произведение: гранатовое дерево, виноградная лоза и ступени. Эти ветви гранатового дерева и виноградной лозы были словно кишки, они вились по лесенкам внутри видневшегося с верхнего плана дворика, пролезали сквозь стены, переходя на все другие и другие дворы, бегали вдоль стен дворов, кружились, вновь брали начало и снова пролезали. Итак, на картине те же самые гранатовые и виноградные веточки вились снова и снова, словно бегая по всему произведению...

...

С чердака, где он жил, (я сам там бывал несколько раз) виднелись аж внутренности города, его "кишечник". На аккуратно вымощенные улицы выходила только лишь форточка его туалета. Оттуда доносились голоса, завывал ветер. Он описал в своем произведении хаос; непонятно, что это было - то ли запутанные лесенки жизни, то ли поблекшие и потрескавшиеся балконы, то ли гранатовые и виноградные ветви. И ступеньки на этой картине, да и сами внутренние дворики уж очень смахивали на кишки.

Он либо выходил в город раз в сто лет, либо вообще не показывался. О происходящем внутри города он узнавал спустя 3-4 месяца. Он уже давно плюнул на все читаемое и слушаемое. Никто не мог усадить его и сказать: "Послушай-ка, я тебе расскажу о случившемся". Он ненавидел всякие новшества. Я будто трескался от зависти к его пофигизму. Но он всегда мог поговорить о будущем: как он мог это делать? Однако это не было для меня неким моральным показателем, и по-моему, он не должен был быть таким уж великим мастером. Просто он получал удовольствие оттого, что придуривался, прикидывался под дурачка. Даже вплоть до отказа от женщины. Для него приводили женщин: я тоже приводил, да и сами они приходили, вот, к примеру, художницы-студентки... Когда узнавал, что хотят для него женщину привести, - я чуть сквозь землю от стыда не провалился: его будто сажали на электрический стул и пускали через его тело ток...

...

Остановились у витрины компьютеров в двух шагах от выставочного салона. Оба молча смотрели на витрину. Смотрели также на свет от рекламы витрины, да и на свет, падающий с другого тротуара. Фиолетовый, оранжевый, зеленый, синий и красный свет от рекламы загорался и гас вокруг компьютеров. Вдруг в моих наушниках стало быстро шипеть, голоса из центра выключились, остались лишь грубые импульсы. Он бросился на меня: ударил меня об огромное стекло витрины. Он, как следует, ударил меня об это стекло, затем, пройдя меж колонн, вытер нос и скрылся... Я не смог побежать вслед за ним и остался на том же месте, где лежал - среди осколков стекла. Двое из-за колонн спокойно подошли ко мне, тихонько сняли с меня устройство и, взяв меня за руку, усадили в машину.

...

На завтрашний день я увидел его в офисе, сидящим в углу и говорившим навеселе. Ясно, мы оба выполняли одну и ту же задачу. Даже его полномочия более высоки. Он говорил с иностранцами на английском. Я не знал этого.

Чтобы отказаться от контракта, я прошел в комнату направо.

2. Цитрус

- От вашего лица уже мой мозг шелушиться стал, аж коркой покрывается. Честное слово, уже снятся мне ваши глаза, дайте хоть делом заняться...

- Ну и что ж с того... Видел бы ты мои глаза в свое время... Прости бабушку старенькую... Все, что с тебя причитается, - гроши всего лишь...

- Пока я дела всякие с твоими грошами до ума доведу...

Хоть на лице старенькой бабушки и было множество морщинок, но все же в искорке ее глаз, если присмотреться, был отблеск старой лошади, собирающейся распрощаться со своей былой молодостью. Всем было жалко таких лошадей.

Старушка пришлась не на милость кавказцу, облюбовавшему ее лавочку на рынке.

- Уйди прочь, ради Аллаха...

И потом, показывая свою осведомленность о происходящем на рынке, да и в мире в целом, он расхваливал между делом привезенные из Африки и Америки заморские фрукты с этикетками, и наряду со всем этим, отчасти на русском, и отчасти на нашем родном языке заговорил также и о старушке:

- Любовницей Косыгина была, баба еще та... Не смотри, что милостыню просит. Мужик по ней с ума сходил...