– Учился… Я… Она была не злая. Просто я был ей очень нужен, она хотела, чтобы я была… чтоб я был лучше всех. Мне нельзя было ни с кем разговаривать, кроме неё, она хотела, чтобы я не думал ни о ком… Однажды я сделал из тряпок куклу и говорил ей, говорил, рассказывал… рассказывал… А она отобрала её и бросила в огонь, а меня опять посадила в подвал… Она сказала – никому нельзя… А я и там рассказывал. Бочонкам. Кирпичам. Ошейнику. Рукам. У меня никого не было, только потом, когда Золтан догадался…
Он умолк и хлюпнул носом.
– Не прогоняй меня. Пожалуйста.
Он замолчал опять, и Жуга внезапно понял, почему Кай забрался в эту кладовку, где не было ничего, где было тихо, темно и всё походило на старый подвал в его доме, где каждый камень помнил его слова. Он понял, почему осталась невыломанной ржавая цепь и почему именно подвал охраняло самое страшное заклятие из всех, что были в доме.
Мастер не уходит, не передав своё умение ученику.
А если у него не хотят учиться?
Травник снова огляделся. Ему было больно. Нестерпимо больно.
Что он рассказывал, о чём говорил этим продавленным корзинам и разодранным сетям?
«Убил бы, – с мрачным исступлением подумал Жуга. – Взбесившаяся баба. Нет, ей-богу, убил бы!..»
Кай вдруг вздохнул и завозился, устраиваясь поудобнее, словно ребёнок на руках. В некотором смысле он и был ребёнком – глупым, необученным, ничего не знающим о мире вокруг. Маг, силой и умением превосходивший всех, кого знал Жуга; какой бы взрослой женщиной он ни был, мужчина в нём остался тем мальчишкой, которого украла с улицы Хедвига де ла Тур. Жуга отдавал должное силе его характера, но лишь теперь понял, что никогда не интересовался состоянием его души. И сейчас не знал, как поступить.
– Мне бы такого друга, как ты, – пробормотал вдруг Кай негромко.
Жуга помедлил. В этот момент ему было плевать на все фигурки и все доски эльфийского Квэндума, сколько бы их в этом мире ни было.
Ему было на всё плевать.
– Он у тебя есть, – сказал он.
В щель между неровно приколоченными досками сочился красноватый отблеск от огня. Шум в доме Торкеля уже утих, костёр догорал, большинство варягов уже дремали, утомлённые дорогой, холодом и пивом. Вильям за стенкой смолк, некоторое время бездумно переби- рал струны, будто пытался уловить общее настроение, затем тихонько запел:
– Я буду звать тебя – Хансен, – сказал Жуга. – В конце концов, ведь это имя принадлежит тебе и ничего не меняет… Ты согласен?
Последовал молчаливый кивок. Жуга помедлил и отцепил от пояса нож Морна в кожаном чехле.
– Когда дают имя, положено что-нибудь дарить. У меня сейчас нет ничего, что можно тебе подарить, кроме, пожалуй, вот этого ножа. Возьми.
Тот несколько неуверенно сжал подарок в кулаке. Снова кивнул.
– Вот и ладно, – вздохнул Жуга. – А теперь – спи.
Постепенно Кай в самом деле уснул. Травник и сам начал клевать носом, как вдруг насторожённо вскинулся. В темноте кладовки, возле самых дверей возникло шевеление. Жуга напряг зрение и потянулся к поясу. Нащупал пустоту – нож лежал у Кая на коленях. Движеньем быстрым, как бросок змеи, Жуга схватил истёртый клинок и вгляделся в темноту. Ещё через мгновение мрак сгустился, и проступили очертания человеческой фигуры.
– Точишь коготки, лисёнок?
Травник опустил уже занесённую руку.
– Опять ты…
Олле сложил свой зонт, невозмутимо стряхнул с него невидимые капельки воды, одно мгновение созерцал обоих, затем вздохнул.
– Ну, – хмуро сказал Жуга, – что ты посоветуешь теперь?
Канатоходец осторожно уселся на корзину. Наклонил голову.
– А что тут посоветуешь? – сказал он. – На словах всё легко. Но правда заключается в том, что легко не будет. Хотя бы однажды нужно отказаться от имени, чтобы его обрести.
– Перестань говорить загадками.
– Загадки, отгадки, – хмыкнул Олле. – Ты ведь не дурак и понимаешь, что это две стороны одной монеты. Считай, что я говорю догадками. В конце концов, эльф правильно сказал: когда спускаешься в ад, держись за чью-нибудь руку.
– Сгинь, – сказал Жуга.
И Олле сгинул.
– Стало быть, ты снова встретил Хальгрима.
Жуга, уже наполовину задремавший, вскинул голову и проморгался. Навострил уши: говорили рядом, за дощатой стенкой. Хриплый голос принадлежал Торкелю. Через мгновение заговорил второй.
– Да, и уж теперь я за Эрика расквитался.
Жуга напрягся: Яльмар.
– Тогда моя душа спокойна, – вздохнул Торкель. – Недаром, значит, ты закрыл ему глаза [69]. Однако кто бы мог подумать, что Хальгрим тогда уцелел! Живучий, как змея… Надеюсь, ты ему вырезал «орла» на спине? [70]
– До того ли было! Он напал, а мы оборонялись.
– И победили.
– И победили. Боги помогают сильным.
Последовало непродолжительное молчание, прерываемое бульканьем и гулкими глотками.